На всю жизнь запомнил Федот Воронин беседы с большевиком Грязновым. Из рабочих был. Говорить умел. Тихо, незаметно втягивал слушателей в беседу. Разъяснял политику большевиков. Воронин уяснил главное: «Долой войну! Да здравствуют большевики!». С этими лозунгами пришлось вывести на улицу свою 16-ю роту. А на другой день в числе семерых солдат крестьянский сын Федот был избран делегатом в исполнительный комитет солдатской секции Московского Совета депутатов.
Прошли десятилетия, но Федот Андреевич и сейчас хорошо помнит те бурные дни, называет товарищей по работе: Будзинского, Савву Степняка, Додзина, Артишевского, Тамарина, Муралова.
Работы у членов солдатской секции было много. Организовывали и сами выступали на митингах, формировали военные отряды, добывали продовольствие.
Дважды Ф. А.Воронин видел Владимира Ильича Ленина. Первый раз в политехническом институте. Слушалось сообщение делегации, ездившей в Брест Литовск для подписания мира с Германией. Второй раз на фабрике «Богатырь». Слово предоставили Ленину. Вождь начал говорить почти неслышно. Присутствующие, среди которых много было недовольных новой властью, постепенно затихли все слушали Ленина. Здесь Воронин присутствовал как работник ЧК, туда он был направлен для борьбы с контрреволюцией.
Работать в ЧК было интересно, но опасно. Дело приходилось иметь с анархистами, искать и обезоруживать врагов революции. Однажды вместе с другими работниками Воронин, переодевшись странником-богомольцем, несколько дней жил в Симоновском монастыре, наблюдал за его служителями. В результате проверки и обыска было обнаружено много оружия, продовольственных запасов и других вещей, совсем не обязательных для духовных особ.
Вскоре Федот Андреевич выехал в Орёл на курсы красных командиров. Готовился на Южный фронт. Но перед самой отправкой тиф перечеркнул его планы.
После окончания гражданской войны Ф.А.Воронин вернулся в Митяевку. Первое коллективное хозяйство появилось в селе в 1926 году. Федот Андреевич активный организатор, один из первых председателей. Хозяйство укреплялось, а в тридцатых годах стало ядром колхоза. Нужно помочь соседям Воронин всегда готов. Уком посылает его в соседние сёла, Рождествено, Ермоловку Наступила всеобщая коллективизация.
Вместе со всеми колхозниками Федот Андреевич отпраздновал 21-ю годовщину победы над фашистской Германией. Колхоз имени Мичурина, куда входят села Нижне-Марьино, Митяевка и Алемна крупное, многоотраслевое хозяйство, ежегодно получающее миллионный доход. Земля приносит высокие урожаи пшеницы, подсолнечника, сахарной свёклы. Общественное животноводство даёт государству много мяса, молока. Зажиточно живут все колхозники.
А села Почти заново обновилась Митяевка, не узнать Нижне-Марьино. Четверики, крытые больше шифером. Почти на каждом приусадебном участке фруктовый сад. Электросвет в каждом доме. Телевизоры через дом. На колхозном собрании колхозники решили построить Дом культуры, проложить водопровод.
Идут годы. Федоту Андреевичу Воронину 75 лет. В памяти у него и Октябрьская революция, и коллективизация, и Отечественная война. Неизгладимые впечатления оказали на него решения 23-го съезда КПСС. То, что наметила партия, непременно сбудется. Этому верят все. Это проверено жизнью.
«Ленинское знамя» (г. Лиски),13.О5.1966 г.
Публикации в «районке» о жизни нашего села не проходят незамеченными. Их читают и взрослые, и мои ученики. Радуются при этом или огорчаются в зависимости от содержания. Автору видеть свою заметку в газете всегда приятно. Изредка из редакции звонят, просят осветить тот или иной вопрос, откликнуться на какое-то событие. К Первомайскому празднику получаю открытку:
Дорогой Вячеслав Михайлович!
Поздравляем вас, активного корреспондента нашей газеты с Первомаем и Днём печати!
Желаем новых творческих удач, большого личного счастья.
1.05. 66 года. Журналисты «Ленинского знамени».
Как не откликнуться на добрые слова!
Берёзка
Новелла
В село завезли саженцы. Давали всем желающим. Кто откажется от стройных красивых берёзок! Взяла одну и моя соседка, тётя Варя. Вечером со своим сыном Алешкой они долго хлопотали возле полутораметрового саженца. Выкопали просторную яму, устлали навозом дно, осторожно, как кувшин молока в погреб, опустили деревце, расправили корни.
Затрепетали у каждого дома зелёные клейкие листочки, и хотя берёзки еще не надели свои белые фартуки, на улице от них посветлело. И вдруг деревца стали засыхать. Умирали трудно. Не как тополь. Тот и растет быстро, и погибает, как солдат в бою Только у дома тёти Вари стояла зеленокосая, ловя листочками вечернюю тишину.
Нынешней весной соседкина любимица предстала во всей своей красе. Тонкая, упруго-порывистая, она поднялась до самого карниза, гибкими ветвями заглядывая в окна.
Тётя Варя, придя с работы, садилась около берёзки на скамеечку и дотемна делилась с деревцом своими думами, как будто с Алёшкой, когда тот ещё не уходил в армию.
Но пришла беда: Зорька боднула березку. Вздрогнула она и с тихим стоном упала на землю. Соседи молча вздыхали, не зная, чем помочь, а бабка Лена гневно бранила «проклятущую скотиняку».
Подняли берёзку, выпрямили, обложили перелом влажным навозом, туго затянули старым капроновым чулком. Две девочки принесли воды, пообещали делать это ежедневно. Потом все разошлись, и лишь тетя Варя долго стояла у деревца и, как мне показалось, плакала.
Неизвестно, кто больше помог деревцу выстоять: пионеры, взявшие над ней шефство, бабка Лена, стоявшая каждый вечер около берёзки с палкой, встречая корову, а может слёзы тети Вари?
Листочки берёзы стали наливаться соком, ветки поднялись, ожила красавица. Тётя Варя написала об этом в письме сыну.
«Ленинское знамя» (г. Лиски), 29.05. 1966 г.
Брезентовая сумка
Сестру я ждал каждую субботу. И уже в пятницу становилось радостно от мысли: сегодня приедет Катя, может, привезёт хлеба, или игрушку, а то и какую-нибудь книжку. В субботний вечер я засыпал лёгким, приятным сном.
Стук в дверь среди ночи перехватывал от волнения дыхание, заставлял сжиматься в комок, по уши залезать под материнскую фуфайку.
Сестра не входила, а влетала в избу. Шумная, всегда весёлая, озорная.
Жёлтый флажок керосиновой коптилки трепыхался из стороны в сторону, ежесекундно грозясь исчезнуть, пока мы, шесть человек, укладывались на холодной печи. И неприятно было потом, то ли я видел сон, то ли сестра вполголоса разговаривала с мамой о каких-то немцах, разбитом Воронеже, хлебных карточках.
А всё было наяву: и полуголодный паёк, и горы битого кирпича, который убирали девушки-фэзэушницы, и десятка два пленных немцев.
Ровно в семь часов приводил их конвойный на работу. Они по двое брали носилки и медленно взад-вперед таскали до перерыва щебень, кирпич, скрученную арматуру. В перерыве отдыхали тут же, на кирпичах, показывали девчатам семейные фотографии, пытались заговорить с теми, кто не уходил на обед домой. Общежитие девушек находилось рядом.
В один из таких коротких перерывов столкнулась сестра в дверях своей комнаты с рыжим немцем. Он торопливо жевал чёрный хлеб, и судорожно запихивал в свою брезентовую сумку буханку, вытащенную из тумбочки
О происшедшем сообщила конвоиру. Тот рванул сумку из рук немца, замахнулся на него и опустил побелевший кулак. Только прошипел: «Ешь, сволочь!» и кинул немцу сэкономленную, может, за месяц буханку ржаного хлеба.
Потому-то и не привезла мне сестра долгожданного гостинца.