Ведь это касается качества твоей жизни! поняла Елена. Сделав вид, что всё это ей безумно интересно, чтобы расположить его к себе.
События которой начинают выглядеть для тебя такими смешными и незначительными, глядя на себя теперь с высоты проблем мирового масштаба, что ты с лёгкостью решаешь проблемы этого пресловутого существа, которым ты до этого всем являлась. Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим! Так что ты даже не можешь уже усидеть в кресле, подскакиваешь и начинаешь ходить из угла в угол, «перелопачивая» все свои проблемы, до которых твой рассудок своей «лопаткой» может дотянуться. Все глубже уходя в свое прошлое. И решать их одну за другой, всё сильнее и громче над собой посмеиваясь.
Над тем, каким ты был недотёпой? ласково усмехнулась над ним Креуса. Как над своей собственностью.
И с какой лёгкостью другим удавалось тебя дурачить. Так тело начинает мыслить!
Всё понятно, усмехнулась Елена. Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем.
Перестав быть чайником! усмехнулся Ганимед и сильно толкнул Ганешу плечом, столкнув его с Еленой.
Ганеша тут же рефлекторно обнял Елену и повалил на песок, ругая Ганимеда:
Ты знаешь, для чего этот подлец это сделал?!
Для чего?
Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! поцеловал Ганеша Елену в губы и прижал к песку. Каков подлец? Только о себе и думает! и ещё раз её поцеловал, пока она не успела вырваться. И отвесить Ганимеду затрещину за оргию (сокр. от «организацию»).
Ведь демоны искушения соблазняют, как и завещал Марсович: «Но они не протягивали к вам руки. В жесте отталкивания протягивали они к вам руки». Чтобы вас это гораздо сильнее заводило!
Почему же Ганеша так цеплялся за Елену, как за выступ скалы, и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы сгореть от ревности. После того, как та поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Елене.
Которое та вначале легкомысленно хотела Креусе подарить на этом празднике жизни, как злобная Медея.
Или всё-таки окончательно раздавить нашего героя (её снов) шикарной кормой своей ладьи? На песке его иллюзий, как Ясона.
Всё просто. Не очистившись в рейсе в горниле раскаяния до конца от возможных корректировок своим прошлым-я актуальной для настоящего момента мифологии поведения, Ганеша изжил в море свою прежнюю мирскую выпечку не до конца. И этот недо-конец торчал теперь из-под тоги его духа, создавая на ней бугры рельефа местности, на которой местечковые войска его мирской выпечки под командованием Банана ни в какую не желали покидать захваченный плацдарм, яростным скрежетом возражений заглушая голос разума.
Тем более что каждый раз, как только Ганеша твёрдо решал для себя бросить уже этот неблагодарный литературный труд, заставлявший его на берегу снова и снова собирать «секретные материалы» в чужих объятиях, архангел тут же спрашивал: «А вдруг, кто-то ещё не знает? Ты должен им помочь, чтобы сатиры не наступали уже на твои грабли. Пиши!»
Только и ожидая, когда же он там наиграется и наконец-то уже взлетит, развернув над миром свои гигантские крылья самого совершенного ангела, который только блуждал в этих краях. Да и то случайно.
Глава6Чехов
И всё бы так и шло, если бы ближе к вечеру Креуса не спросила Ганешу:
Я всё утро думала о судьбе Америки. Мне её так жаль! Но что же будет с нами после её окончательного падения? Признайтесь, вы агенты ФБР? Или откуда у вас столько долларов?
Из Сказки! усмехнулся Ганимед.
Я тоже хочу в такую Сказку!
Это злая Сказка! предупредил Ганеша, вспомнив Ситу. Очень злая!
То есть? Значит, если я буду верить в то, что всё будет хорошо, с Америкой ничего не случится? Или вы это всё придумали?
Если бы! усмехнулся Ганимед.
Ты хочешь снова отправится в литературнэ? улыбнулся Ганеша и открыл тетрадь.
«Хотя, возможно, они нахватались этих мыслей у А.П. Чехова. Ведь его, АП-Чих!ова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные. И он, в своих произведениях, каждому стремился поставить свой диагноз. И подобно Айболиту: «И ставил, и ставил им градусник!»7 Не понимая, что одним только градусником с такими, как они, уже не обойтись, но никак не решаясь применить к ним своё «ружьё». И, в итоге, окончательно их добить. Контрольным в голову читателя. Вынуждая писателей «пойти в народ», как на стрельбище. Отстреливая уши чуждых ему смыслов.
Как в одном из рассказов, где герой Чехова бесполезно пытался перевоспитать проститутку. Сузив до размера её бикини всю страну, уже не способную к порождению полноценного потомства.
Но разве этот субтильный нерешительный интеллигент до мозга голубых костей был способен тогда возглавить революцию? Прежде всего в умах читателей, охватив широкие массы в свои объятия. Для этого ему пришлось раздать подобные «ружья» другим писателям и спровоцировать целый салют в литературе тех лет, чтобы вызывать специалиста из-за границы.
И тот с радостью откликнулся на их колокольный зов, понимая «по ком звонит колокол», зазывая его к обедне. Дописал «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме», бросил чтение швейцарских газет, затосковал по морковному чаю и вернулся на свою многонациональную родину, которую Ленин понимал, как никто другой.
Благо, что в его крови противоречивые народности устроили себе настоящую потасовку, то и дело вываливаясь из него наружу, вышвырнутые в окно своими соседями по общежитию. И с воплями кидались в никогда неутихающую драку у него в голове обратно.
Так что вагон, в котором он ехал, пришлось опечатывать. Дабы никто из него не вывалился на полном ходу и не отстал от поезда. И не пошел по миру. Пешком. Ведь он возвращался домой без копейки денег, под честное слово по приезду тут же раздать долги и заплатить всем сполна.
За убийство брата! И поэтому спал в вагоне на голом энтузиазме, укрывшись лишь пламенными надеждами. Ехавших с ним боевых товарищей. Согревающих ему душу, да, но не тело.
Ведь он, перед отъездом, наивно накинул эту Тему Тем прощелыге Парвусу. И тот взял у германского правительства пятьсот тысяч марок на революцию в России и как обычно, всех надул. И громко лопнул. Как воздушный шарик. И исчез, пока все были в шоке. Свято веря, что с такой головой этот голован и так справится.
Тем более что в столице того уже ждал, прибыв на его зов из-за океана, также как и он слегка картавя, его давний друг в клетчатом сюртуке и пенсне. У которого, как чуть позже всем стало известно, «одно стекло было треснуто, а другое так и вообще отсутствовало»8. То есть, умевший делать деньги буквально «из воздуха». Иначе как ещё можно объяснить себе биржевые спекуляции тех лет на Уолл-Стрит «зарядивших» его господ? Словно обрез! подшучивали они над обычаем его предков, легко коснувшихся Троцкого кончиком «пера» в самом нежном возрасте. Обрез, из которого тот постоянно стрелял в воздух дуплетом: то есть и в личном общении с рыхлыми творожными массами (буквально пожирая их глазами, свернув им мозги «в молочном смысле») и в статьях, осыпая посетителей его «варьете» ворохом надежд и обещаний. Тут же, к их немалому удивлению, заменяя их грубые представления на шелковые иллюзии грандиозного будущего! Где все они станут «шёлковыми». Поголовно! Слегка заикаясь, правда, но зато об их многочисленных правах. Ведь прав тот, у кого больше прав, а не тот, кто лев. Тем более светский, лев-ый по определению. Подстрекая народ лишать лев-ушек права править, давая им по ушам. Отпечатывая в сознании масс подписью под своими статьями, что для них теперь существует только один Лев он сам. С усам. А не какой-то там Лейб капитан лейб-гвардии на корабле уже морально устаревшего бытия, идущего ко дну истории. Который как уже опытный в огородных делах нео-консерватор, давно освоивший навык мариновать богатый урожай своих идей в кристально чистых американских банках, захотел выйти за ограду рассудка и возглавить революцию в умах каждого, перековав в горниле истории свою штыковую лопату в настоящий штык, используя его столь же точно и решительно, как хирург скальпель.