Еще одна проблема это отчуждение населения от законодательства, превращающегося в полном соответствии с «предсказаниями» постструктуралистов в симулякр знак, существующий без означаемого и даже референта, но порождающего социальные (и юридические) последствия[19]. Изучение механизмов легитимации права (точнее его форм внешнего проявления) одна из насущных задач диалектической социологии права.
Остается неразрешенной и проблема экспликации эффективности права. Рассчитать отдаленные последствия воздействия той или иной формы права на общественные отношения теоретически и практически невозможно, так как на конечный результат правопорядок, влияют все социальные и даже техногенные и природные факторы, обладающие «побочными последствиями». Перефразируя Ф. Хайека, попытки такого расчета это «пагубная самонадеянность»[20]. В связи с этим требует пересмотра оценка роли права как «социальной инженерии» в современном обществе.
Перечисленные проблемы далеко не полный перечень того, что должно стать повесткой дня для современной юридической науки. Диалектическая социология это то методологическое направление, которое в состоянии ответить на вызовы постсовременности. В связи с этим уместно заявить, что одним из наиболее перспективных вариантов развития диалектической социологии права является программа социокультурной антропологии права, развиваемой автором в сотрудничестве с И. Б. Ломакиной, В. И. Павловым, Л. А. Харитоновым, А. Э. Черноковым и другими коллегами. О важности роли «человеческого измерения права» и правовой культуры или о культуральном подходе к праву, пишут А. В. Поляков, Н. В. Разуваев, Н. Ф. Ковкель, Л. И. Глухарева, А. А. Дорская, Е. М. Крупеня, Д. А. Пашенцев, Е. Н. Тонков и другие. Этой теме были посвящены XVIII Спиридоновские чтения, результаты которых нашли отражение в коллективной монографии «Культуральные исследования права»[21].
Другой проблемой, над которой, уверен, будут продолжать работать сторонники постклассической диалектической социологии права, является механизм снятия бинарных оппозиций. «Бинарный архетип» имманентная характеристика культуры («культурная константа», если перефразировать Ю. С. Степанова). Уже в мифах (или даже в «прамифах») прослеживается бинарность или раздвоение нарратива на противоположные полюсы[22]. В Античности разделение сущности и видимости, а в Новое время оппозиция субъекта и объекта[23] определяют содержание всей философии. Постклассическая философия предлагает способы преодолеть эти фундаментальные бинарности: «избежать вредность оппозиций индивидуализма и коллективизма (индивидуальное действие против коллективного, теорию рационального выбора против теории рационального действия), оппозиции механицизма и финализма (чем именно определяются человеческие поступки причинами или доводами), оппозиции, очень модной в американских дискуссиях и у социологов, и у экономистов, микро и макро, то есть исследования, сводящегося к элементарным единицам, к индивиду, и исследования, сводящегося к агрегированным ансамблям индивидов»[24]. Эти оппозиции П. Бурдье объявляет «фиктивными» и полагает, что «понятие габитуса позволяет обойтись без них»[25].
С проблемой «бинарности» социального мира (и «мира права») связана еще одна фундаментальная для социальных наук тема редукция социальных явлений и процессов к обществу как некой целостности или социальности как таковой. В классической социологии и во всех общественных науках такая редукция была само собой разумеющимся методологическим приемом свести описываемое и объясняемое к более широкому и одновременно очевидному понятию. Так, не проблематизируемыми в юриспруденции считаются утверждения: право это социальное явление, норма права разновидность социальных норм, правоотношение это общественное отношение, урегулированное нормами права и т. д. Однако сегодня эти самоочевидные понятия стали наиболее проблемными, сущностно оспоримыми[26].
Дело в том, что общество это абстракция, понятие не имеющее один-единственный референт. Более того, это понятие реифицируемое, гипостазируемое не только в обыденном сознании, но и зачастую в научном[27]. Аналогично все понятия, репрезентирующие социальные (коллективные) образования, характеризуются натуралистической и одновременно антропоморфной метафоризацией, которая отождествляет их с индивидуальной акторностью, приписывает им человеческие признаки и свойства самостоятельно действующей сущности. Происходит своего рода фетишизация такого рода «сущностей». Расколдовывание этой фетишизации предполагает анализ конкретных взаимодействий и механизма их опредмечивания в подобного рода концептах-мифологемах (или идеологемах, в зависимости от уровня восприятия) с приписыванием магического эффекта. Полагаю, что наиболее перспективным механизмом экспликации (или «расколдовывания») такого перехода от социальных интеракций к концептам-метафорам и от них к натурализированным «сущностям» является постклассическая диалогическая методология. Она предполагает анализ диалога действия и структуры основного противоречия или антиномии социальности[28].
«Такие понятия, как государство, сообщество (Genossen-schaft), феодализм и т. и., в социологическом понимании означают, если выразить это в общей форме, категории определенных видов совместной деятельности людей, и задача социологии заключается в том, чтобы свести их к понятному поведению, а такое сведение всегда означает только одно сведение к поведению участвующих в этой деятельности отдельных людей», утверждал М. Вебер[29]. Об этом же, в принципе, пишут Д. Норт, Д. Уоллис и Б. Вайнгаст применительно к понятию общество: «Мы понимаем, что общества не являются акторами. Действия совершают не общества, а индивиды. Тем не менее там, где это не будет вводить в заблуждение, мы иногда будем использовать язык метонимии и овеществления, используя термин общество как удобное сокращение более громоздкой конструкции: совокупность индивидов, коллективно принимающих ряд индивидуальных решений, производя таким образом общие и разделяемые представления и убеждения относительно выборов, последствий и результатов»[30].
При этом следует иметь в виду, что действия совершают люди в контексте социальных структур, ограничивающих и обусловливающих активность индивидов. Структура, в свою очередь, существует только если воспроизводится практиками (поведенческими и ментальными, психическими) людей. В то же время социальная структура это не «вещь» или «предмет», а социальное представление, которое многократно повторяется в действиях относительно широких слоев населения. Бытие структуры реифицируется (овеществляется или объективируется) в знаковой форме как некая данность, не подвергаемая сомнению (по крайней мере, в том, что она «объективно» существует) и принуждает (символически) к совершению определенных действий. Одновременно структура продуктивна: она создает возможности автономии и свободы человека[31]. Структура, таким образом, и ограничивает и обеспечивает свободу: она как абстрактные безличные правила, утверждал Ф. Хайек, «защищает индивида от произвола и насилия со стороны других Нашей свободе мы обязаны ограничениям свободы»[32].
Структура в социальном мире представлена, прежде всего, социальными институтами. При этом «институты включают формальные правила, писаные законы, формальные социальные соглашения, неформальные нормы поведения, а также разделяемые убеждения о мире и средства принуждения к исполнению этих правил и норм. Наиболее распространенное представление об институтах заключается в том, чтобы рассматривать их как ограничения поведения индивидов как индивидов, например: если существует ограничение скорости до 60 миль в час, как быстро я должен ехать? Однако институты также структурируют способ формирования у индивидов убеждений и мнений о поведении других людей»[33].