Года! Балуй! рявкнул старший, и вкупе с его сжатыми кулаками и взглядом, недвусмысленно обещающим множественные открытые переломы, это подействовал отменно.
Толпа у плетня тут же притихла, а драчуны, боязливо косясь на старшего, ещё бодаясь плечами, шмыгая разбитыми носами, отступили на «мирную» землю. Голозадый, нисколько не смущаясь своего позора, на ходу подтянул портки, сел рядом с товарищами.
Остались двое. Невысокий черноволосый парень с умасленной блестящей косой наскакивал на высокого светлокудрого юношу, ничем не похожего на яра. Особенно тонким, по-девичьи изящным станом. Но плечи были широкие, мужественные, в руках чувствовалась жилистая крепость, а во взгляде спокойная твёрдость. Крупные светлые локоны до плеч удерживало сплетённое из зелёных и белых нитей очелье.
Бой затягивался, чернокосый нападал мастерски, короткими хищными выпадами, но меч и щит кудрявого замечательно точно оказывались там, где нужно. Прижатый к самой черте, он ни разу на неё не наступил, сражался сосредоточенно, усталость пряталась под выносливостью тяглового мерина, казалось, он может так отбиваться до ночи.
Стихли разговоры и смешки, яры почему-то посерьёзнели. Дарьян тоже почувствовал, что эта схватка другая: злая, беспощадная.
Чернокосый утратил всякую выдержку, остался последним и никак не мог одолеть, это толчками вливало в него всё новые порции огненной животворящей ярости, заставляло всё ещё быть стремительным, внезапным.
Вдруг он на мгновение замер, измождённые руки невольно чуть опустили щит и меч. Бешеный напор иссяк разом, оборвался всё, дно человеческих сил.
Ну же! Дарьян почему-то желал победы кудрявому.
Но великолепный в защите, кудрявый странно замешкался с нападением, как-то даже робко занёс меч, отвёл щит
Ловушка.
Чернокосый прыгнул вперёд, отшвырнув оружие. Кудрявый не ожидал. Никто не ожидал. Противники повалились за линию мира и войны.
Бой на этом, видимо, кончился, но гнев ещё кипятил кровь. Чернокосый оказался на противнике верхом, короткий точный удар пришёлся лежащему в нос. Сбитый с толку, кудрявый даже не попытался закрыться, встретил крепкий быстрый кулак словно невинный младенец.
В тишине, нарушаемой лишь отдалёнными звуками городского хозяйствования, чернокосый рывком откатился. Тут же в другую от него сторону рванулся светлокудрый, сел, прижал к разбитому лицу ладони.
Ни на кого не взглянув, черноносой уверенным шагом направился к конюшне.
На ходу небрежно стаскивал кожаную броню. В пыль полетели перчатки без пальцев, высокие, от запястий до локтей, наручи со шнуровкой. Навстречу собрать имущество побежали мальчишки-скотники. Один, расплёскивая воду, засеменил к грозному господину с полным до краёв деревянным ковшом.
Изредка кто-то бросал в спину чернокосого короткий взгляд. Даже смотрящий за боем мужик со шрамами покосился в его сторону будто бы с опаской.
Сидящие у забора парни зашевелились, возобновились тихие разговоры. Взгляды яров избегали иноплеменника, его окровавленных пальцев, громких затруднённых сглатываний.
Тяжёлое огненное солнце вкатилось в зенит, уже до красноты напекло загривки, носы и уши, раскалило металл, выгнало из молодых тел ручьи, от которых влажно потемнели и портки под коленями, и ластовицы подмышек. Тихо переговариваясь, парни тоже потянулись к конюшне.
Сутулый стоял спиной к дальнему углу жеребятника, внимательно слушал гудящую речь побеждённого им великана. Дарьян бесшумно отступил за угол, ещё раз встретить проницательный, давящий взгляд не захотел.
Глава 4. Ярские порядки
Утром следующего дня дверь в новый хлев для молодняка внезапно и широко распахнулась. Кряхтя, сопя, ругаясь, здоровенный седовласый мужик вознамерился во что бы то ни стало через порог перелезть. Мешала острая живая боль в замотанной кровавыми холстинами негнущейся ноге. Боль заставляла обращаться со своей израненной конечностью бережней матери с только что выскочившим из её утробы дитём.
Еле дошёл, мужик одолел порог, тяжело дыша, привалился спиной к светлым пузатым брёвнам. Совсем обнаглели, сына Велигоста в хлеву положили, гневный взгляд скользнул по парню. Ты как?
Оклемался вроде, кивнул Дарьян Быляте, воеводе плугарей, возглавлявшему злополучный обоз с весенней данью для яров. Сильно посекли?
Гость переступил, лишь на миг опёрся на раненую ногу и лицо его оскалила болезненная судорога.
Обойдётся. Отудоблю, прошипел сквозь зубы.
Дарьян молчал, давал раненному время справиться с болью, справиться с гневом.
Сколько зерна уцелело? наконец спросил самое важное.
В доме отчима узнал настоящую цену хлеба. Приходилось пахать, сеять, жать, таскать, молотить, веять, молоть, месить, печь, чтобы съесть ароматную краюху. Все плугари от князя до последнего землепашца сберегали этой зимой каждое зёрнышко, после худого прошлогоднего урожая нужно отдать весеннюю дань, и чтобы на сев хватило.
Тяжёлым слепым взглядом Былята уставился в угол.
Всё потеряли, озвучить было трудно, больно, больнее, чем дойти сюда. Поймали нас, как зайцев!
Как же вышло, что верховая подмога гружёные возы не догнала? Звеняге Дарьян не поверил, решил, напутал старик, недопонял, недослышал.
Яры говорят, нагнали бы как не нагнать? да подземцы в свою нору шмыгнули. Колеи к ней привели и, говорят, даже стук колёс о сплавленную землю оттуда слышался. А в их нору, ясное дело, никто никакое добро отбивать не сунется. Подземцы ведь на нас в том леске не вдруг наткнулись. Знали когда поедем, приготовились. Новый лаз своим поганым колдовством вблизи засады сделали. Большой, пологий, земля в нём, бают, в камень спеклась, трава вокруг на пять шагов от жара почернела. Все без одной телеги увели, тяжко вздохнул воевода. А последнюю ты сжёг.
Дарьян опустил глаза.
Никто тебя не винит, без особого, однако, ободрения сказал старик. Правильно, в общем-то, сделал. Встречный отряд заметил дым, прибавил ходу. Якобы. Он помолчал. Да-а-а, ждал я от яров, что утопающему вместо верёвки змею подадут, но что небесного своего покровителя оскорбят, с Мраковыми слугами стакнутся да на нас их натравят не мог ждать! воевода сокрушённо помотал лохматой головой.
Дарьян понял о чём речь. В память об отце, его изредка звали на княжеские пиры и купеческие застолья. Говорили при нём прозрачными намёками, таясь не сильно: ещё мальчишка, не смекнёт. Говорили, что одной лишь дани елагов и плугарей ярам мало, что жаждут они без войны прибрать все земли к северу от Немиры. Потихоньку увеличивают свою рать у данников, якобы для защиты, а когда ярской рати больше княжеской и в Совете свои ярам люди, то князь уже не князь.
Ещё, перебрав хмельного, на пирах шептались, что как только яры соседские земли под себя подомнут да наместников своих вместо князей посадят, то соберут большое войско, оланков добьют, а горян запрут в их скалах с голоду помирать. Станут тогда яры в долине единственными хозяевами, а бывшие соседи-данники у них в рабах будут.
Вот если б добыть что, записанный уговор, или того, кто слышал, видел, как яры с подземцами сговариваются, по горечи в голосе Дарьян понял, насколько обида на яров давняя, заветная, и оланкам в их хвалёном суде подтверждение в морды сунуть! Тогда, может, они наконец уразумеют, что такой мир хуже любой сечи! Оторвут от мягких кресел свои холёные зады, загонят яров обратно на север камни грызть. А мы поможем! В этот раз никто из князей в стороне не останется. Былята покивал сам себе. Войне быть. Не за дань за жизнь драться будем.
А точно ли засаду яры подстроили? Подземцы к нам часто наведываются, Дарьян хотел вызнать у воеводы побольше, ведь он при князе-плугаре правая рука.