Кроме того, Пьер Ронсар писал, что для первого мудреца поэзия была не чем иным, как аллегорической теологией[12]. В древние времена поэзия ходила рука об руку с пророчеством, облекая в поэтическую форму скупые и запутанные оракулы, изрекаемые пророками. Поэт посредник между высшими силами и народом, и его ремесло имеет государственное значение. Его нельзя подкупить, его нельзя подвергать гонениям за созданное, ибо, как учит Платон, поэт это существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать («Ион», 534 b).
Исступление, «творческий энтузиазм», утрата связи между логикой и полетом фантазии как необходимое условие для творчества в античной Греции действительно считалось обязательным условием как пророчества, так и стихосложения.
Кроме мысли о неподсудности поэта мирским властям, «Плеяда» настаивала на расширении традиционной тематики поэзии, выходе ее за привычные рамки любовной лирики и воспевания красот природы.
Примечательно, что и Пьер Ронсар, и Жан Дора были в первых рядах почитателей Нострадамуса: пророк-стихотворец в их глазах представал «недостающим звеном», живым подтверждением их теории о божественной сущности поэзии. Другой участник «Плеяды», канцлер Мишель Лопиталь, отнесся к Нострадамусу негативно; однако здесь им двигали политические, а не поэтические соображения. Жан Дора, например, по свидетельству современников, занимался толкованием «Пророчеств»:
Все ученые люди немало почитают пророчества упомянутого Нострадамуса, и среди них я назову господина Дора, королевского поэта, столь почитаемого своим веком и настолько удачливого толмача или толкователя этих катренов, или пророчеств упомянутого Нострадамуса, что он кажется гением упомянутого автора, как бы подпророком, какового греки называли Гипофитом[13] [он] говорил, что они были продиктованы написавшему их Мишелю Нотрдаму ангелом[14].
Именно Дора направил Нострадамусу своего ученика Жана-Эме де Шевиньи, которого пророк принял на работу в качестве секратаря по рекомендации поэта. Учеником Дора был и родственник де Шевиньи, Жан де Шавиньи, автор первой книги с толкованиями предсказаний Нострадамуса[15].
Ронсар же, по-видимому, лично встречался с Нострадамусом. Широкую известность обрела апология пророка, помещенная «королем французских поэтов» в 1560 г. в «Элегии Гийому Дезотелю». Обращаясь к Франции, поэт говорит:
И столь же ты глуха к пророкам, что ГосподьИзбрал меж чад своих и коим кровь и плотьДал в сем краю, чтоб здесь твою беду пророчитьГрядущую, но ты спешишь их опорочить.Да, может быть, смогла миров Господних высьЧрез Нострадамуса с пророчеством срастись,Иль мужем демон злой иль добрый дух владеет,Иль от природы он душой взмывать умеет,Засим среди небес сей смертный муж парит,Пророчества свои нам сверху говорит,Иль мрачный ум его, томясь глухой тоскою,От жидкостей густых стал сочинять такое:Но он таков, как есть: что ни тверди мы, все жНеясные слова, что в нас вселяют дрожь,Как встарь у эллинов оракул, многократно,Предсказывали нам весь ход судьбы превратной.И я б не верил им, коль Неба, что даетНам зло или добро, я в них не видел ходГораздо менее известны строки Ронсара, написанные в 1567 г., уже после смерти Нострадамуса, в разгар Религиозных войн во Франции, где поэт говорит о наследии пророка как о том, чем не следует увлекаться, пока душа молода и не отягощена печалями. Обращаясь к де Вердену, королевскому секретарю и советнику, Ронсар наставляет его:
Будь веселым, здоровым и радостным,Ни завистливым, ни озабоченнымМатериями, которые гложут душу.Беги ото всех скорбейИ не беспокойся о несчастьях,Предсказанных НострадамомПри своей жизни Нострадамус очень часто становился героем стихотворений. Канцлер Мишель де лОпиталь, сопровождавший принцессу Маргариту (сестру покойного Генриха II, по условиям мира Като-Камбрези вышедшую замуж за герцога Савойского) во время ее поездки в Ниццу (в ходе которой она встречалась с Нострадамусом), писал в 1560 г. в своем поэтическом отчете об этом путешествии:
Вдали замаячили крыши каменистого Салона.Здесь Нострадамус, сообщая двусмысленные оракулы, лжет вопрошающим его людям,Со своими изречениями он уже царит в умах суверенов и знати (какое безумие!).Это ясновидение не от Бога,Ибо смертным не дозволено предвидеть грядущие событияАвтору этих строк удалось также найти стихотворение «Французская песнь на взятие Гиня и Кале», написанное в 1558 г. и посвященное отбитию герцогом Гизом у англичан Кале и других крепостей. Анонимный поэт возмущается тем фактом, что Нострадамус удачно предсказывал только губительные для Франции события (например, поражение под Сен-Кантеном), в то время как успехи французского оружия его не интересовали. В своем праведном гневе автор именует пророка «Монстрадабусом» (франц. monstre dabus «чудовище кощунства») и обвиняет его в сотрудничестве с «бургундцами» (в данном контексте с испанцами):
Глупец доверяется Монстрадабусу
Ты изумляешься, почему сей великий лжец,Монстрадабус, в своих новых сочинениях,Совершенно не был открывателемВзятия Кале и других замков?В былые времена, когда бургундцыПортили воздух, сей дым в его носуИзобиловал, и, как грибы,Разносился повсюду его приспешниками.Если бургундцы захватывали голубятнюИли шестерку сапных или ледащих лошадей,Или когда француз оказывался в смятении,Или когда кто-либо творил подобные дела,Всем тут же говорили:«Монстрадабус, конечно, это предсказывал».Но теперь, когда фортуна повернулась другой стороной,Его слава сразу обернулась против него.И каждый говорит, что этот МонстрадабусВ былое время служил лишь кощунствуАвтору явно невдомек, что пророк должен быть в первую очередь озабочен бедственными событиями, что собираются обрушиться на его страну. Требовать от него «хороших» предсказаний значит совершенно не понимать его подлинное призвание и назначение.
Жан де Шевиньи, ученик Дора и секретарь пророка, написал латинское четверостишие, помещенное в «Альманахе» Нострадамуса на 1566 г. В нем к предсказателю обращается Аполлон Тимбрийский, покровитель знаменитого в античном мире прорицалища:
Аполлон Тимбрийский, изможденный от несчастий земель,Взывает к Нострадамусу в следующих словах:Вот тебе гадательные искусства, вот тебе пророческий треножник,Иди и сам стань богом для народов.В наши дни образ Нострадамуса продолжает вдохновлять поэтов, видящих в нем символ беспокойства за будущее человечества, борьбы с безразличием и равнодушием к бедам Земли, как, например, в песне Нино Ферре «Год кометы» (1986):
Время идет, и все следы стираются,Забудь Нострадамуса!В Чернобыле все спокойно.Спи сном праведника.Если что-то случится, я тебя разбужу.А если я молчу, так это потому, что все хорошо.Нострадамус-историк
Один из самых удивительных фактов для историка, изучающего пророчества Нострадамуса, упорное игнорирование авторами популярных толкований пассажа из письма Генриху II: Я рассчитал почти столько же событий грядущего времени, сколько и [событий] прошедших лет, включая и настоящее (6). Из этих слов, казалось бы, явно следует, что корни как минимум половины сюжетов катренов следует искать в прошлом. Однако очень немногие адепты Нострадамуса, работающие в традиционном ключе, соглашаются признать очевидное. Слабое знакомство с историей в известной мере оправдывает их, но и не служит прояснению смысла «Пророчеств».