А во втором отделе кого пристегивать? По бытовым убийствам местные своими силами справлялись. А по серьезным делам злодея еще найти надо. А когда он найдется, желательно поручить его задержание специально подготовленным людям. На чем Гоша всегда настаивал и не пускал своего стажера на задержания серьезных злодеев, несмотря на активное желание последнего. И не потому, что он блатной, а потому, что просто нефиг. С Гошей мы сразу и крепко подружились. Причина нашей дружбы была одна: и он, и я прочли полностью школьную программу по литературе вместе с литературой, рекомендованной для внеклассного чтения. Нам было что обсудить.
Я пошел в кабинет к Евсееву с тайной надеждой, что у него остались бутерброды с сыром. Евсеев явно отогрелся после кладбища, был чрезвычайно свежим и бодрым.
Это потому, что ему было очень мало надо. Его срубало с количества, от которого просто не может быть никакого постинтоксикационного состояния вследствие злоупотребления. Подполковник Евсеев мог убраться в дым в свободное от службы время, но утром будет руководить вверенной ему криминальной милицией без единой царапины на чисто выбритом лице.
И еще у него был удивительный талант. Он мог убраться с подчиненными. Со всеми перебрататься. Одолжить денег на такси, точнее за него кто-нибудь должен был заплатить. А с утра быть абсолютно начальником. Немало новеньких, поцеловавшись взахлеб с ним вечером, поплатились, решив, что они теперь друзья. Ничего, кроме нескольких лишних дежурств в ближайший месяц, это им не обещало. Евсеев молча брал график и вписывал новых друзей вместо старых сотрудников, которые знали его давно и не напрасно.
Вчера праздновали его подполковника. Две большие звезды Евсеев выпивал вместе с водкой. Выплевывал себе на погоны. Все как надо. Я ничего не видел, заехал на несколько минут. Поздравить. Он был уже почти готов. И поэтому сегодня так понимал мое состояние, думая, что я недостаточно бодр и измучен потому, что злоупотребил за его звезду. Самого Евсеева уже минут через 20 отправили домой на жене, которая предусмотрительно за ним заехала на семейной машине в этот не простой для него вечер.
Я положил на стол ключи от «шестерки». И сказал предельно нежалостливым голосом:
А нет ли у тебя еще одного бутерброда? С чем-нибудь?
Бутербродов нет. Чай, кофе хочешь?
Хочу.
Сейчас попросим девочек из отдела по несовершеннолетним. У них всегда есть печенье.
Не надо печенья. Я после сладкого могу слона сожрать.
Это да. Все детство нас пугали: не ешь сладкого, аппетит пропадет. А он пропадает от сковородки жареной картошки. Потерпи два часа и пойдем обедать в «Узбечку». Город по колено в крови. Видишь, суета какая.
Вижу. Давай пока кофе. И я готов начинать допрашивать. Есть кого?
Есть. Труп обнаружен гражданкой Забелиной. А она сообщила уже охраннику. Забелина это
Я помню, кто это. Давай одного охранника.
Евсеев кивнул. Никто не хотел видеть Забелину.
Два ее сына лежали на кладбище рядом, прямо на центральной аллее. Она растила их одна. Возила в секцию бокса, чтобы без отца они могли вырасти мужчинами. Они и выросли. Борзые и храбрые. Стали основными в одной из московских группировок. Их могилы были врублены в асфальт в прошлом году. Старший был мой ровесник когда его убили, ему было 23 года. А младшему было 21, он погиб через 4 месяца. Их так и похоронили рядышком. Были очень пышные похороны. Я хорошо представляю, как братва подходила к женщине, пацаны солидно произносили слова соболезнования, передавали деньги. Тащили десятками огромные венки. А потом мать осталась одна. Она ходила по району сгорбленная, как столетняя старуха. А было ей сорок пять лет. Но потом что-то с ней произошло. Она выпрямилась, надеюсь, от безумия, походка стала ровной, шаг четким, движения резкими.
С открытием кладбища она каждое утро приходила навестить своих сыновей. В любую погоду, в дождь или в снег, каждый день там убиралась. Потом садилась на лавочку и завтракала. Рассыпала остатки хлеба птичкам и шла на выход навстречу первым посетителям. Холодная, прямая, всегда в черном толстом платке.
Сегодня утром она пришла, как всегда, к открытию. Прошла мимо через перекресток, где лежал убитый Рюриков. Совершила свою тихую тризну. А на обратном пути сказала охраннику: «Там лежит». И ушла. Охранник пошел посмотреть и обнаружил тело Рюрикова. Мне совершенно не хотелось ее допрашивать. От одной мысли, что я не увижу в ее глазах безумия, мне становилось не по себе. А искать ее и приглашать на допрос с помощью милиции было каким-то особым кощунством. Да и толку. Нашла и нашла. А вот к охраннику было много вопросов.
В те годы только начиналась эпоха частных охранников в брендированной форме и обязательно с фирменными шевронами. Все охранялось двумя видами бойцов. Пенсионеры в чем попало и пенсионеры в камуфляже. Иногда они были не пенсионеры, но очень похожи на тех, кто всегда пенсионеры. А объекты покруче охраняли милиционеры в свободное от службы время. Но крутых объектов на нашей «земле» не было.
Охранника привел Сева. Это его люди. Каждый уважающий себя и власти ночной сторож на московских кладбищах с удовольствием сотрудничал с местным розыском. Именно с удовольствием. Я подозреваю, что это было не только в 90-е. Мне кажется, эта трогательная традиция уходила корнями во времена Гиляровского, который не хотел историей о кладбищенских сторожах портить аппетит своим читателям.
Охранник оказался высоким мужиком в поношенной брезентовой штормовке и культовых туристических ботинках. Они на туристическом сленге в Союзе звались «полуторные вибрамы» или «вибрамы ВЦСПС». Для меня так и осталось загадкой, почему они именно ВЦСПС. И какое отношение имеет союз профессиональных союзов к туризму?
К ботинкам у сторожа был нос, как у французского актера, и кадык какого-то невероятного размера, как у двужильного геолога, после экспедиций с участием которого у северных народов рождаются высокие дети с нехарактерной для этих народов мощной алкогольдегидрогеназой.
Я вспомнил охранника. Он стоял при входе на кладбище. Его с остальными сотрудниками держали немного в стороне, чтобы не попался на глаза замминистру.
Сева привел охранника на закланье, переполненный невероятной эмпатией к его судьбе. Он хлопал его по спине, придерживал его за рукав, чтобы охранник чувствовал, что здесь он не одинок в своей судьбе, постоянно улыбался и даже положил ему руки на плечи, когда охранник сел.
Андрей Николаевич дежурил в эту ночь на кладбище, всегда готов помочь следствию, это прозвучало даже трогательно. Да, Андрей Николаевич?
Если что-то в моих силах, то несомненно, ценя каждое произнесенное слово, произнес охранник. Я сразу понял, что передо мной, скорее всего, бывший преподаватель и точно нарцисс. Это неплохо. Нам все пороки годятся, лишь бы знать про них.
Люблю смотреть, когда ты работаешь, непонятно к чему процитировал Сева, неточно и очень радостно обращаясь ко мне из-за спины охранника. В кабинет вошли Гоша со стажером. И громко уселись рядом с Севой. За спиной у охранника становилось неуютно.
Охранник всем своим видом показывал, как важно для человека иметь высокое мнение о себе в любых обстоятельствах. Другими словами, как важно нести себя высоко, даже если ты алкоголик. Он сидел нога на ногу и несколько томно смотрел в мою сторону. Не на меня. Это лишнее. По направлению. Ожидая, когда все эти люди увидят в нем, прежде всего, неординарную личность и только потом охранника, который пустил ночью за деньги, причем очень небольшие, скорее всего, две иномарки с бандосами. То, что это было именно так, я практически не сомневался. Был небольшой шанс, что его напоили и он мирно спал в сторожке, когда кончали Рюрикова. Для следствия этот вариант менее интересен. По всей стране тогда спали охранники и медсестры.