Натиг Расулзаде
Дорогая моя
Ну, а если говорить об общем течение жизни, то, конечно, скорее, был доволен, чем недоволен, нечего Бога гневить. Все пока шло неплохо. А когда смутные, тревожные мысли, пришпоренные скукой, подступали к сердцу, брали за горло, можно было выйти из дома, пойти в скверик с памятником писателя посередине, окольцованном пахучими кустами резеды, с редкими торчащими из них провинциальными розами, где в хорошую погоду собирались соратники и соперники по нардам и домино, единоверцы по безделью, утверждавшие, что безделье, вопреки общепринятому мнению, удлиняет жизнь. Опять же телевизор в ненастные дождливые дни, мир животных, пожирающих друг друга, обедающих друг другом, гораздо более интересный и честный, чем мир людей; книги, сохранившие своих редких приверженцев, странноватых чудаков, казалось напрочь оторванных от современного мира; приятное, почти ежевечернее времяпрепровождение за карточной игрой в интеллигентной компании, заканчивавшейся далеко за полночь и ставшей неотъемлемой частью жизни за долгие годы Порой выходил на необъятные просторы интернета, просматривал ленту на Фейсбуке, не втягиваясь глубоко и каждый раз убеждаясь, что мир не изменился число кретинов по прежнему гораздо больше, чем умных, хотя бы просто потому, что умные обычно незаметны и любят молчать. Нет, все неплохо не так уж плохо От добра добра не ищут
Тут Р. Задумался: от какого добра? Эти поговорки, видимо, не находившие другого простофилю, липли к нему десятками, крутились в голове порой часами, как старые мотивы и вытравить их оттуда было делом нелегким, основательно, прочно оседали и обживали вакуум в мозгах. Р. задумался. О чем он думал? Кто его знает, но задумался. Р. Р-р-р-р Книга выпала из ослабевших рук, стукнула жестким ребром по животу, шмякнулась обложкой на пол. Он разлепил глаза кажется, задремал. Полежал с открытыми глазами, и вдруг это опять нахлынуло. Жизнь пуста, моя жизнь пуста, подумал Р. Поежился от мгновенно охватившего все тело, все существо его холода, повернулся на другой бок. Не помогло. Холод крепчал.
От нечего делать и желая хоть что-то изменить в существующем укладе будней (что интересно, с недавних пор все дни его стали выходными, свободными, так сказать воскресеньями, но своей сиамской схожестью напоминали они не праздники, а скорее будни) Р. сбрил бородку и усы, что носил вот уже несколько лет, подстригая аккуратно и любовно ухаживая за сей пожухлой осенней растительностью. Какое- никакое, а было занятие. Сбрил. Теперь его губы готовы к поцелуям. Осталось только найти объект, алкавший лобызать его обновленные уста. Р. терпеливо плыл по течению, боясь решительных действий, непредвиденных случайностей, и только слабо, вяло желал изменить это течение, ничего для этого не предпринимая.
Но случай подстерег его: на шестьдесят третьем году жизни Р. постигло несчастье он влюбился.
Как я счастлив, думал он, засыпая, думал он, просыпаясь, как я счастлив, как долго ждал
Он врал самому себе не ждал, просто случилось. В жизни он много любил, много и часто влюблялся. Из многих и многих любовных приключений в его жизни ни одно не заканчивалось удачно, но все они заканчивались предательством, изменой, разрывом, слезами, дикими скандалами, или же напротив тихим, непостижимым для него исчезновением из его жизни той или иной женщины. Теперь он понимал, что во всех, во всех хоть и давно перестал страдать юношеским максимализмом и старался ничего не утверждать категорично но во всех этих неутешительных финалах была его вина, вина его неугомонного характера, его себялюбия, его честолюбия; и был страх перед одиночеством и боязнь, что это одиночество у него отнимут.
Теперь он влюбился. Влюбился по-настоящему, как ему казалось, раз и навсегда, хотя грозное слово «навсегда» постепенно утрачивало свой смысл, учитывая возраст, блекло, как картина на солнце, написанная некачественными красками.
Сейчас он пойдет в парикмахерскую и побреется, хотя он брился утром, как обычно, но теперь семь часов тридцать минут вечера, а в восемь у Р. свидание со своей возлюбленной. Она пока еще не знает, что возлюбленная, да и он не совсем уверен, если пораскинуть мозгами не совсем уверен, но если пораскинуть сердцем (если только можно так выразиться, но поздно я уже выразился), он чувствовал всем этим главным органом своего тела влюблен, хотя ему предстоит всего лишь третий раз увидеть её, и на этот третий раз при встрече он намерен преподнести ей букет цветов и кое-что еще, но это пока секрет.
Она послушно, с терпеливым видом стояла возле подземного перехода с эскалатором, приносящим и уносящим экс-пешеходов, временно превратившихся в стоячих пассажиров; здесь они договорились встретиться. На ней было темно-бордовое платье из известного в городе бутика, очень скромное и дорогое, эксклюзивность которого мог бы заметить только наметанный взгляд. Он был немного разочарован. Ему хотелось, чтобы одета она была в некотором роде вызывающе, ярко, что наверняка молодило бы её, чтобы притягивала взгляды, чтобы мужчины и даже женщины оборачивались ей вслед, тогда он был бы горд, отчасти удовлетворив свое мелкое, мелочное тщеславие. Но она и без того выглядела моложавой в этом платье. Минимум косметики, короткое жемчужное ожерелье высоко у самого горла. Он вдруг поймал себя на том, что, кажется, беспричинно, по идиотски улыбается, подходя к ней с букетиком из трех алых роз. Ярко-красные розы, как помада на её губах, вот кстати пришлось: её туфли, её помада и цветы это все ярко-красное.
Она, завидев приближавшегося Р. тоже улыбнулась, и улыбка оставалась на её холеном, ухоженном лице, пробудив к жизни две предательские морщинки по краям губ, пока он приближался.
Добрый вечер, сказал он, сопровождая слова кивком. Я не опоздал.
Да, я пришла чуть раньше, закончила дела, сказала она, принимая от него букет. Спасибо, очень красивые.
Эти ребята из моего села, сказал он, неопределенно кивая куда-то, предположительно в сторону села. Продавцы цветов. Там самые лучшие розы.
Вы же говорили, что городской, сказала она, хитро прищурившись. Обманывали?
Нет, что вы. Я родился в городе, но отец мой родился и до десяти лет жил в селе. Наши корни оттуда. Возьмите меня под руку, сказал он, коснувшись локтем её руки.
Мы, кажется, в прошлый раз перешли на «ты», сказала она не очень уверенно, взяв его под руку. Или нет?
Перешли, подтвердил он. Но мне хотелось, чтобы мы это сделали снова.
Она улыбнулась.
Мне нравится, сказала она.
Он помолчал, ожидая продолжения, оно не последовало. Тогда он спросил.
Нравится что?
Как вы разговариваете. Ваша манера.
Хорошо, сказал он. Мне тоже.
Ну, как, еще раз перейдем на «ты»? Или рано?
Нет, в самый раз. Ты, ты, ты.
Как приятно, правда? сказала она.
Да, ты права. Мы могли бы и завтра перейти на «ты».
Мы можем каждый день переходить, сказала она.
Посидим в кафе, пока не началась эпидемия? спросил он, когда они проходили мимо открытой веранды кафе на площади.
Что? спросила она, удивленно глянув на него: не ослышалась? Не шутит? Я не поняла. Пока не началось что?
Я могу видеть будущее, признался он просто, насколько просто можно было сказать подобную фразу. Скоро весь мир охватит эпидемия, появится неизвестный вирус И на наш богоспасаемый город тоже обрушится. Закроются все рестораны, кафе
Не-ет, протянула она с улыбкой. Вы шутите? Ты шутишь?
Да, шучу, сказал он. Потому что ничего не могу сделать, чтобы предотвратить. И доказать не могу.
Любишь черный юмор?
Нет, сказал он. Не люблю но все будут ходить в черных масках, я это вижу достаточно ясно, и что хуже всего, женщины будут прятать губы, вот, кстати, такие восхитительные, как у тебя