Вы если ещё раз свой велосипед увидите, немедленно мне звоните, в любое время: днём или ночью. Я приеду.
Надо ли описывать, что в это время творилось в душе бедной девушки, не избалованной подобными словами, да и вовсе лишённой в последние годы проявлений малейшего сочувствия со стороны окружающих мужчин?
Лена умилилась так, что сама была готова посвятить ему жизнь и всё такое.
Но времени на посвящение не оставалось, машина приехала, и тот сотрудник, что сидел за рулём, повёл девушку к уже знакомому дядьке, составляющему фотороботы. Александр из машины не вышел, и Лена уходила прочь, ругая себя на чём свет стоит за то, что не догадалась хотя бы помахать рукой на прощание.
Дядька-фоторобщик смотрел на Лену с прищуром.
Рада вас видеть! проникновенно сообщила она.
Хм! ответил он.
Вместе они состряпали страшилу, достаточно похожую на давешнюю злобную блондинку. Её Лена хотя бы разглядела и запомнила, а потому справились быстрее и веселее, чем с наркоманом Ванькой.
В каком состоянии находились на момент встречи? как в прошлый раз, спросил дядька.
В самом благодушном, как в прошлый раз, заверила Лена.
Что, он, как в прошлый раз, округлил глаза, под этим делом, что ли? Выпивши?!
Что ж вы во второй раз так плоско шутите? Лена покачала головой.
Дядька смутился:
А в прошлый раз тоже уже шутил?
Лена сочувственно кивнула.
Ну ладно, он вздохнул, и девушке стало стыдно.
Ничего себе, какой ужас! воскликнула барышня-криминалист, проходившая мимо и случайно взглянувшая на экран.
Да! жалостно воскликнула Лена. И на моём велосипедике!
А потом она шла по улице и, как в жаркий день мороженое во рту, катала в памяти слова: «Я же обещал помочь Звоните, я приеду!» и на лице выступала такая глупейшая счастливая улыбка, что встречные прохожие начинали улыбаться.
Велосипед Лосик так и канул в безвестность. И мент Александр больше не появился в жизни Лены. А Ваньку-попрошайку осенью нашли на теплотрассе.
Неживой он уже был, сообщила шепелявая Тамара, остановив Лену у входа в храм. То ли замёрз, то ли отравился чем-то. А тебе, можно сказать, повезло: Ванька твои грехи с собой забрал вместе с велосипедом.
«Прощай, Лосик! думала Лена. Ты был прекрасным верным конём. Мне будет тебя не хватать».
Она вздохнула, потом нашарила в кармане мелочь и высыпала её в стаканчик Тамары.
Сергей Гарсия
Сергей Гарсия родился в 1980 году в Ташкенте. Учился в Красноярске и Москве. Журналист, поэт, прозаик. Публиковался в печатной прессе и электронных СМИ Норильска и Таймырского автономного округа, в корпоративных изданиях «Норильского Никеля», журнале «Крещатик» и других изданиях. Живет в Норильске.
Рассвет, иллюзия вокзала
Мир беспокоен
Прекрасной принцессе по имени Кира
«Все письма прошлого хранятся только там»
Парафиновый генерал
Вокзал на двоих
Александр Рязанцев
Александр Рязанцев родился в 1998 году в Москве. Учился в РАНХиГС при Президенте РФ и НИУ «Высшая школа экономики», в настоящее время учится в аспирантуре. Первая литературная публикация (рассказ «Корона в огне») состоялась в апреле 2020 года в газете «Литературная Россия». В дальнейшем стал работать в «ЛР» в должности обозревателя. С 2020 по 2022 год на страницах еженедельника было опубликовано еще четыре художественных произведения и больше сотни литературно-критических материалов. Также печатается в «Учительской газете», «Литературной газете», «Независимой газете Ex Libris», журнале «Урал». Живет в Москве.
Хлеб, вино и одиночество
1
Когда он за десять минут услышал слово «боль» в четырнадцатый раз, то не выдержал.
Ну и долго мы ещё будем это слушать? критик, небритый неряха в дорогих очках, со слабой надеждой взглянул на приветливую поэтессу, совмещавшую служение искусству с работой в торговой фирме.
Должны ещё м-м-м четверо выступить. Она сверилась с наручными часами. Думаю, ещё полчасика. Я выступаю третьей.
Нда-а-а, критик хлопнул ладонью по столу, не так я себе представлял вечер пятницы.
Ты мог сюда и не приходить, мягко упрекнула его поэтесса.
Критик недоуменно уставился на неё.
Не понял? Как мог не прийти?
Поэтесса почувствовала привычный щипок тепла в душе, но усилием воли заставила себя не показать критику, что ей приятно. Легонько постучала безымянным пальцем правой руки по столу. Представила, как красиво бы на нём смотрелось кольцо с небольшим изумрудиком. Ждала, когда критик сделает такой красноречивый подарок, но он что-то не торопился.
Ну тебе же не нравится, поэтесса слегка провела пальцами по своим русым волосам и поправила шляпку на голове.
Критик отложил в сторону смартфон. Машинально тоже провёл рукой по волосам, с вызовом посмотрел сначала на стену, затем на поэтессу.
Да, мне не нравится. Я не люблю плохие стихи. Не люблю плохой ритм, рифмоплётство, штампы. Но твои стихи, он слегка запнулся, оч-чень люблю
Щипок тепла стал ещё приятнее.
Тогда чего ворчишь?
Критик досадливо крякнул.
А как тут не ворчать, когда вокруг одни графоманы?!
Даже я?
Критик покраснел.
Ну не говори глупости! Ты профессиональный поэт, а не графоман. В отличие от этих ребят, он показал в сторону долговязого поэта в кожанке, парня лет сорока, читавшего немного детские стихи про любовь и яд:
Запомни, сердце у поэтаБезумно бьётся, душу освящая,Но это же и яд, убивший многих,Течёт во мне он, с дыханьем вровень.О, ненаглядная, я умираю!Ё-ё-ё-маё, критик схватился за голову, выдохнул и взглянул на поэтессу. Та развела руками, с улыбкой покачала головой, всем своим видом как бы говоря: «Ну что тут скажешь?»
Вот о чём я и толкую, критик придвинулся к ней поближе и приобнял.
Поэтесса никак ему не ответила.
Долговязый поэт в кожанке выдержал паузу, потом приложил слегка трясущуюся руку к сердцу и поклонился. Зрители, в основном очень молодые люди, даже оторвались от смартфонов, чтобы похлопать. Аплодисменты были слаженные, достаточно продолжительные, что наводило на подозрения в лучшем случае об отсутствии у зрителей вкуса, в среднем о том, что поэт в кожанке подкупил нескольких заводил, чтобы те хлопали в нужный момент, в худшем и о том и о другом.
А ведь они слушают. Хоть и в экраны смотрят, заметила поэтесса.
Критик состроил кислую мину, будто отправил в рот ягоду клюквы.
Да им всё равно, что слушать, поэзию или матерные частушки, он убрал руку с её плеча и выпрямился. Им важнее где-то потусоваться, почувствовать себя приобщёнными к искусству неважно, какого оно уровня, важен сам факт, что ты слышишь рифмованные строки. Всем хочется, чтобы выступающий был молод, бодр и свеж, остальное приложится. А есть ли у него имя, репутация, опыт, хороший материал да без разницы. Зато мы культурные, зато мы поэзию слушаем!
Долговязый поэт в кожанке ещё раз поклонился и спустился со сцены, уступив место хмурому усатому парню с внешностью артиста. Тот откашлялся и начал читать:
Я возьму бутылку текилыИ пойду с ней на крышу, что там, в небесах,Приложусь к бутылке нехило,Чтоб забыть блеск твоих чёрных глаз.Поэтесса не очень любила такие «народные» вечера, ведь если ты хороший поэт, то хочется, чтобы тебя и окружали хорошие поэты. Уверенные в себе люди, которых перед выступлением терзает лёгкий, пружинящий страх, или неуверенные, которые дают этому страху по морде и заставляют себя выступать, часто уделывая по всем фронтам опытных, расслабленных московских рифмоплётов.
Взять хоть Митю Беспалого он служил с поэтессой в одной фирме. Плотный, лысый, в синем дырявом свитере, он боялся смотреть ей в глаза, когда здоровался, а в столовой отделывался неловкими фразами вроде: «Ну-у-у хорош сегодня харчо, а?» Спросив, Митя довольно кивал на её привычный ответ, проглатывал компот из красной смородины и спешно уходил. На летучках всегда молчал, а когда начальник его спрашивал, пучил глаза, но говорил на удивление спокойно, преодолевая природную робость. На сцене же Митя преображался: выходил с прямой спиной, улыбался, уверенно брал микрофон в руки, переминался с ноги на ногу, выбирая удобную точку опоры для своего крупного тела, молчал секунды три-четыре и читал так, что даже отбитые интроверты, не отлипающие от TikTok, начинали его слушать. Митя кайфовал как от самого чтения стихов на публике, так и от литературного похмелья, длившегося несколько дней, в том числе и на работе.