Сударь, невозмутимо произнес он. Хозяйка изволили вернуться и чем-то очень недовольны.
Иннокентий Федорович вскочил на ноги. Все трое в онемелом потрясении смотрели на дверь, с наружной стороны которой приближалось звонкое цоканье каблучков.
Это безобразие! Вы, месье Золотцев, были обязаны проследить, что карета исправна! Из-за вашей нерадивости я больше суток провела в этом дрянном трактире на Ярославской дороге! Там полно тараканов и пьяных мужиков! стройная темноволосая женщина лет тридцати в дорожном платье ворвалась в гостиную словно ураган, и, увидев в ней гостей, замерла со смешанным выражением недовольства и удивления на очаровательном лице, которое несколькими часами ранее Руднев и Белецкий видели мертвым в пропахшем смертью сарае.
Ах! пискнул фамильяр и, драматично всплеснув руками, свалился в обморок.
Руднев с Белецким оторопело переглянулись.
Что здесь происходит? Кто вы, господа? сердито спросила последняя из рода дельфийских пифий.
Мы пришли расследовать ваше убийство, сударыня, ответил Дмитрий Николаевич и протянул пифии рисунок с мертвой богиней Флорой.
Мадмуазель Флора плакала навзрыд, уткнувшись лицом в бархатную подушку, время от времени начиная голосить и причитать, как простая баба. Ее верный фамильяр ползал перед ней на коленях, пытаясь заставить выпить какие-то капли, которые дрожащей рукой, постоянно сбиваясь со счета, отмерил в хрустальный бокал.
Ваше яснословие! Ну, умоляю вас! Ну, успокойтесь! Примите лекарство! Нельзя же так сердечко-то рвать!
Отчаявшись уговорить свою госпожу, Иннокентий Федорович сам осушил бокал, передернувшись так, будто хлебнул уксуса.
Господа, ну, сделайте же что-нибудь! взмолился он, простирая руки к Рудневу и Белецкому.
Дмитрий Николаевич забрал из его руки бокал и с размаха грохнул его об пол. От резкого звука Флора подскочила, и в тот же момент, как она подняла лицо от подушки, Белецкий плеснул в него водой.
Что вы делаете?! взвился Золотцев, однако бесцеремонные действия Белецкого возымели эффект, рыдания и завывания оборвались, а в заплаканных глазах женщины появилось осмысленное выражение.
Простите нашу дерзость, сударыня, но вас нужно было привести в чувство, извинился Руднев, подсаживаясь на диван рядом с Флорой и протягивая ей платок.
Все еще заикаясь от рыданий, пифия тихо произнесла:
Да-да, конечно! Извините меня! Сейчас я возьму себя в руки Это такой удар! Вы не представляете!
Не представляем, согласился Дмитрий Николаевич. Мы вообще в полной растерянности и очень надеемся, что вы нам сможете все объяснить.
Тут в разговор вмешался фамильяр.
Что тут объяснять! Вы совершили чудовищную ошибку, господа! Расстроили их яснословие и меня чуть не убили! Я жаловаться на вас буду! В суд!
Замолчите, месье Золотцев, оборвала его пифия. Вы знаете, что они не ошиблись!
Из груди Флоры снова вырвалось рыдание.
У вас есть сестра-близнец? Так? встряхнул ее Руднев, опасаясь, что женщина снова ударится в истерику.
Да, закивала головой Флора, с трудом сдерживая слезы. Да, у меня есть сестра, но я храню это в секрете.
Почему?
Потому, Дмитрий Николаевич, что она слабоумная Была
Флора снова заплакала, но на этот раз почти беззвучно.
Сударыня, расскажите нам, мягко, но настойчиво попросил Руднев. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы найти и призвать к ответу того, кто убил вашу сестру.
Да мне и нечего вам рассказать. Мы я и моя сестра-близнец Агата Мы родились в Салониках. Наш отец русский морской офицер, а мать гречанка. Агата в детстве переболела менингитом, чудом выжила, но сделалась глухой и практически ничего не помнящей. Мать не перенесла такого и бросила нас, а отец погиб, когда нам было восемь лет. Нас отдали в приют при монастыре. В пятнадцать лет я сбежала вместе с сестрой и начала сама зарабатывать нам на жизнь Тогда-то у меня и проснулся дар
Артистический? уточнил Дмитрий Николаевич.
По бледному лицу пифии пошли красные пятна.
Вы не смеете! вскрикнула она.
Хорошо, опустим этот вопрос, согласился Руднев. Давайте перейдем к вашему приезду в Москву. Как вы здесь оказались?
Мне покровительствовал господин Миндовский. Нас представили друг другу в Париже. Он заинтересовался моими способностями и пригласил пожить у него в Москве. Сестру я взяла с собой и поселила вместе с нянькой на съемной квартире. О ее существовании знает только моя свита. Было бы недопустимым, если бы стало известно, что у меня есть слабоумная сестра. У людей закрались бы сомнения, что и мои предсказания всего лишь безумный бред.
Ну, это понятно, отозвался Руднев. Что произошло вчера? Почему, увидев мой рисунок, вы ни на секунду не усомнились в гибели вашей сестры?
Потому что я уже знала, что что-то произошло!
В смысле, у вас было предвидение? Вам оракул сказал?
Нет, по щекам Флоры снова потекли слезы. В Мураново я всегда проводила время вместе с Агатой, но из Москвы мы выезжали порознь. Я раньше, а она позже с няней. Когда сломалась карета, я все ждала, что они меня нагонят и подберут в том трактире, но они не появились. Это было странно. Поэтому-то я и вернулась, когда экипаж починили Неужели у кого-то поднялась рука на это беззащитное существо?!
Пифия зарыдала.
Мне нужен адрес, по которому проживала ваша сестра, сказал Дмитрий Николаевич. Я должен переговорить с няней.
Флора продиктовала адрес. Руднев записал, и они с Белецким откланялись.
Когда они уже выходили, Флора догнала их.
Дмитрий Николаевич, скажите, почему у вас перчатка на руке?
Отчего бы вам, сударыня, своего оракула об этом не спросить? отозвался Руднев, несколько задетый беспардонностью вопроса.
Вы скрываете шрам? продолжала настаивать пифия.
Да, если вам так угодно это знать.
У вас обожжена рука?
Да, но мне не совсем понятна причина вашего настойчивого любопытства, сударыня
Это не любопытство! возразила Флора. Я просто не сразу вспомнила Возможно, это имеет какое-то значение Несколько дней назад оракул предрек одному из посетителей, что в его судьбу вмешается обожженная рука Почему вы так смотрите? Вы не верите предсказаниям оракула, да?
Руднев не ответил. Его взгляд сделался рассеянным, будто он смотрел сквозь свою собеседницу.
А какой вопрос задал оракулу тот человек? спросил Дмитрий Николаевич.
Он хотел знать, как ему прославиться.
Глава 4
Гроза обрушилась на город, когда уже затемно Руднев с Белецким вернулись домой на Пречистенку.
Из резиденции последней дельфийской пифии друзья отправились по адресу проживания сестры мадмуазель Флоры и никого там не застали.
Дворник в том доме оказался на редкость ответственным и неболтливым. Он отказался открыть квартиру даже за щедрое вознаграждение, а о жильцах сказал лишь, что не видел их с прошлого дня. Отвечать на какие-либо другие вопросы дворник не стал, заявив, что поставлен сюда совсем не за тем, чтобы чесать языком и болтать о квартирантах со всякими подозрительными праздношатающимся господами. Окончательно убедившись, что они ничего не добьются, Руднев с Белецким решили более не терять времени, а предоставить возможность допросить дворника Терентьеву или кому-то из его людей.
Дома Белецкий задал Рудневу тот вопрос, от ответа на который Дмитрий Николаевич старательно уходил с того момента, как они покинули особняк на Поварской улице.
Так что вы, Дмитрий Николаевич, думаете о предсказаниях Флоры про обожженную руку?
Разговор этот происходил в кабинете Руднева. Дмитрий Николаевич запретил зажигать свет и теперь стоял у окна и любовался всполохами молний и бьющими в стекло струями проливного дождя.