Мы с акулами братья. Они ничего не боятся и путешествуют в подводной тьме – безмолвные убийцы, терпеливо ожидающие малейшего намека на запах покинутого и умирающего. Они улавливают тончайшие флюиды безнадежности и отчаяния, а после кидаются на беззащитную жертву и убивают безо всякой жалости.
Я вел жизнь джентльмена, богатого бездельника. Вечерами посещал приемы и светские рауты, курил сигары и потягивал портвейн в элитных игорных домах и дорогих борделях, а по ночам бродил по темным улицам, чтобы утолить свою жажду крови.
В этом городе я имею все, что мне нужно. Дом «моих предков» (а на самом деле – мой собственный, как нетрудно понять, я и есть тот самый предок) находится в одном из городских кварталов возле площади Хоутон. Этот квартал целиком принадлежит мне, равно как и несколько торговых предприятий на берегу реки. Я всегда считал предпринимательство приятным занятием, которое к тому же не позволяет застаиваться нашим мозгам. Вдобавок обладание частью прибрежной зоны позволило приобрести собственные доки в порту Саванны.
Даже чудовища временами берут отпуск.
Возможно, вы захотите узнать побольше и о других моих развлечениях. Или о тех немногих людях, которым я доверяю. Однако я не намерен об этом рассказывать. И уж точно не стану разглашать свое настоящее имя или сообщать, где сплю, когда светит жаркое солнце. Тайны – моя собственность, равно как и веления злобного темного сердца.
Эти несколько строчек написаны лишь для того, чтобы предупредить: зачастую иные существа, непохожие на вас, могут оказаться совсем рядом. Очень близко. Будьте осторожны, привечая чужаков.
Письмо Джека, вампира
Меня зовут Джек Макшейн. Вы, должно быть, хотите знать, что я помню о своем человеческом бытии? О жизни до того дня, когда я встретился с Уильямом?
Что ж, я помню голод. И войну.
Помню ребенка с постоянно урчащим от недоедания желудком, Я грезил о еде. Мне виделись горы хлеба и мяса высотою до неба, мерещились фрукты из бескрайних садов, капуста и картошка с полей, протянувшихся на многие мили. Я представлял масло и яйца – предел мечтаний. В моем воображении братья и сестры были здоровы и упитанны, а мама весела и розовощека. Сейчас я даже не помню их лиц. Все, что осталось в моей памяти – ввалившиеся глаза, безразличные взгляды и тщедушные тела. Да еще стенания матери, оплакивающей тех из нас, кто не выжил.
В дни своего детства я не гонял по мостовым стеклянные шары и не запускал змея, как обычно делают мальчишки, Мой отец, иммигрант, «фермер от земли», воспитывал детей, обращаясь с ними как с рабами, которых не мог себе позволить. До приезда в Америку он жил в городском аду сырого, закопченного Белфаста, среди мусорных куч и грязных прачечных, бегая по булыжным мостовым и стараясь не попадаться на глаза старшим мальчишкам – таким же отчаявшимся и голодным, как и он сам.
В стране больших возможностей, на этой новой многообещающей земле, мы с братьями и сестрами – теми, кто выжил, – росли на диете из кукурузной каши и бесконечных побоев. Папаша мог исколошматить меня за то, что я слишком медленно доил корову. Или за то, что свистнул яблоко, которое можно было продать. Или за то, что помог сестрам собрать их меру хлопка… Мама давно уже была лишь бледной тенью женщины, безвольной куклой, покорно гнувшейся под железной рукой отца. Когда я достаточно вырос, чтобы дать сдачи, я ее дал. Едва мне сравнялось семнадцать, я почел за лучшее уйти из дома, пока мы с отцом не убили друг друга. Так что я отправился в большой город Саванну и устроился работать в доки.
Со временем в моей миске появилась еда, а в кармане завелись доллары. Однако стоило мне ощутить вкус новой жизни, как началась война, и я оказался во власти вечного голода и бесконечных сражений.