Ника Станиславовна, ты где опять так нагрешила? поинтересовался он. Ты что тут такое наизымала? Почему это все так сильно пахнет?
Трупы лежали с пятницы в квартире, начали разлагаться, ответила Ника, пристраивая следственный чемодан на полку. Там убийство жуткое, Макс, мужа с женой зарезали в квартире. Горло обоим перерезали.
Ничего себе, присвистнул Макс. А кто?
А непонятно кто. Будем сейчас искать. А ты что в воскресенье на работе?
А я дело доделываю, которое мы типа прокурору направили апрелем, хохотнул Макс. Осталось обвинительное и карточки заполнить. Завтра надо будет в прокуратуру отнести.
Понятно. Может, чаю попьем? предложила Ника. А то что-то настроения сегодня нет, а после чая вдруг появится.
Ты чего такая смурная? Я тебя не узнаю. Где старая Ника, у которой от убийства горели глаза и руки чесались всех подряд задерживать?
Не знаю, где старая Ника. Уж насколько я всегда старалась абстрагироваться от сочувствия потерпевшим, сегодняшних мне очень жалко. А как представлю, что у них дети могли дома быть, вообще тошно становится. Малыши чудом не пострадали, они их в пятницу отвели к бабушке.
Ничего себе, призадумался Преображенский, но тут же тряхнул головой. Думаю, что мы все раскроем, и все будет в лучшем виде.
Ника молча усмехнулась в ответ. Сколько лет она знала Макса, столько лет видела, по какой синусоиде скачет его настроение: от позитивного «все будет в лучшем виде» до отчаянного «все пропало, пора увольняться» после очередной взбучки от их вспыльчивого, но отходчивого руководителя Бориса Борисовича. Бывали дни, когда Макс собирался увольняться дважды: и утром, и вечером, а примерно в обеденное время после плотной и основательной трапезы у него снова все было «в лучшем виде».
После чая Ника действительно почувствовала себя бодрее и приступила к изучению видеозаписи. И вот уже к вечеру перед ней лежал список из десяти силуэтов, которые показались ей подозрительными, в отдельном столбце Ника указывала время их появления в кадре. Особенном заинтересовал ее ночной гость примерно в три часа ночи камера зафиксировала, как в подъезд, где жили Митрошины, зашел какой-то человек, а через полтора часа кто-то из подъезда вышел. Запись была неважного качества, на глазок было непонятно, один и тот же это человек или нет. Но и у вошедшего, и у вышедшего из квартиры человека при себе был рюкзак.
А теперь его как-то надо установить! Надо бы допросить соседей, может, человек с рюкзаком приходил к кому-то в гости. А может, это и есть наш таинственный убийца, вздохнула Ника. Если бы Ганна Игнатьевна, мать покойной Митрошиной, к завтрашнему дню немного пришла в себя, надо будет проверить, не пропало ли что-то из квартиры. Интересно, все ли на месте? И что же искал убийца в детском сундучке?
За компанию с Максом Ника провела на работе почти все воскресенье. Она назначила экспертизы по свежевозбужденному делу, развесила одежду с трупов и окровавленное постельное белье на просушку в камере хранения вещественных доказательств, созвонилась с Колей Ткачуком и рассказала ему о таинственном ночном госте с записи камеры видеонаблюдения.
Экий на тебя работун напал, удивился Преображенский.
Сама в шоке, улыбнулась ему в ответ Ника. Домой, в пустую квартиру она не торопилась. С прошлой пятницы ей не к кому больше было спешить и возвращаться в пустую квартиру никакого желания не было. А в следственном отделе в любой день недели жизнь бьет ключом: шуршат по кабинетам коллеги, пахнет кофе, шаурмой и развешанными на просушку вещдоками, стучат клавиши клавиатур и гудят принтеры, распечатывая бесконечные «возбужденки», «привлеченки» и «обвинзаки».
И эта бумажная карусель, эта нескончаемая следственная рутина становится и целью, и средством, и смыслом жизни.
Но домой возвращаться все-таки пришлось. Уставшая Речиц поднялась к себе на седьмой этаж, открыла дверь квартиры, присела на банкетку, стоящую в прихожей, и уныло оглядела свое заброшенное жилище. Ведением домашнего хозяйства Ника не злоупотребляла, в редкие выходные дни она пыталась немного прибраться, распихивая все валяющиеся не на своих местах вещи по шкафам и без фанатизма протирая пол. Поэтому ее квартира выглядела как перевалочный пункт, где уставшая Ника спала, принимала душ, переодевалась и завтракала, в доме был минимум мебели, посуды, и вообще залы ожидания вокзалов и аэропортов выглядят уютнее, чем жилище одинокого следователя.
А с прошлой пятницы Ника снова пополнила ряды одиночек. В тот вечер она также вернулась домой одна, но ожидала скорого приезда своего бойфренда следователя по особо важным делам Сергея Погорельцева, который обещался заехать к ней на ужин. Готовить она даже не пыталась, прекрасно зная, что ее кулинарные шедевры могут есть только самые невзыскательные люди. Любивший плотно поесть Погорельцев к таким не относился, поэтому по дороге домой Ника заехала в местную кулинарию и купила запеченное мясо и парочку салатов.
В ожидании своего друга сердца она съела кусок мяса, запила его бутылкой пива, и незаметно для самой себя задремала под бормотание телевизора. Проснулась она уже ночью от стука в дверь.
Она подбежала к двери и посмотрела в дверной глазок. За дверью стоял Погорельцев собственной персоной, и по его крайне расслабленной позе, румяным щекам и блеску в глазах Ника сразу поняла, что ее бойфренд немного пьян.
Привет, Ника! буркнул Погорельцев, заходя в квартиру. Мне надо с тобой серьезно поговорить!
Что случилось? сонная Ника зябко повела плечами.
Очень важный разговор Сергей прошел на кухню, бухнулся за стол и достал из своего портфеля бутылку вина.
Что отмечал? Надеюсь, что ты не за рулем? уточнила Ника, присаживаясь на свое место.
Нет, конечно. Ты же знаешь, что я пьяным никогда не езжу. У меня к тебе есть серьезный разговор, но сначала надо выпить, Погорельцев лихо разлил вино по бокалам и подал один из них Нике.
За что пьем?
Неважно! Пей!
Ника пригубила вино. Пить ей особо не хотелось, желания вести серьезный разговор с Погорельцевым у нее тоже не было, ей нестерпимо хотелось только одного спать.
Ника! Я уезжаю в Москву! Давно хотел тебе сказать, но не решался! Вот решился! продекламировал Сергей.
Тут сон у Ники как рукой сняло.
В смысле? В какую Москву? Ты о чем вообще сейчас?
Вот я давно тебе говорил, что невежливо вот говорить «в смысле», а у тебя это слово-паразит, наставительно сказал Погорельцев. Меня позвали в центральный аппарат, скоро уеду работать туда, он показал пальцев на потолок. Мне надо расти!
Подожди, недоуменно сказала Ника. А почему ты мне сразу не сказал? А как же я? А как же мы?
Думаю, что нам нужно взять паузу и проверить наши чувства, сурово сказал Сергей.
В смысле проверить? В смысле паузу? Ты о чем сейчас вообще? спросила Ника, не обращая внимания на то, что уже задавала собеседнику этот вопрос.
Ника! с чувством сказал Погорельцев. Я уже старый и опытный человек, я многое повидал и могу сказать тебе. Я понял, что не готов пока к семейной жизни. Мне не нужна эта бытовуха, она нас засосет. Да и ты пока не готова к семейной жизни, ты даже готовить и убираться нормально не можешь, постоянно торчишь на своей работе
Так! Стоп! для Ники упоминание о работе в таком контексте всегда было красной тряпкой, от которой она молниеносно приходила в бешенство. При чем тут моя работа? Ты же говорил мне, что хочешь от меня детей?
Да, говорил. И не отказываюсь от своих слов. Возможно, потом, когда мы проверим наши чувства
Подожди, я не хочу ничего проверять Я люблю тебя и была до сегодняшнего дня уверена, что ты любишь меня, глаза Ники налились слезами, она слышала, как дрожит ее голос, она ощутила, как ползут по ее спине противные предательские мурашки и ее всю бьет нервный озноб. Мы же недавно обсуждали вопрос смены фамилии при женитьбе?