У нее даже почти все зубы сохранились. Она повернулась, все еще сидя на корточках, и Родриго увидел темное пятно между ее бедер.
— Желаете еще чего-нибудь, мой господин?..
— Старший, можно я скажу кой-чего?
— Мне это вряд ли понравится.
— Не понравится, точно. Старший, забудь девку. Она просто дырка, смазливая там или нет. Нельзя хандрить перед делом. Верный путь к смерти.
Родриго ненавидел, когда Темучин был прав.
Лодки расцепились. Одна направилась навстречу ветру, к дальнему концу «Куайи», принадлежащей мамлюкам. Темучин вел отсчет, равномерно, будто шагая в полночь по площади Сан-Марко.
— Пятьдесят.
Родриго вытянул из кармана тяжелую перевязь, повесил через плечо и поправил на бедре. Венецианский офицер, ступающий на борт иностранного судна, обязан носить такую перевязь. Она превращала оскорбление, нанесенное офицеру, в оскорбление города. А оскорбление города есть оскорбление герцога.
Это упрощало работу.
— Сто, — продолжал Темучин.
— Пошли.
Весла толкнули лодку вперед, борт «Куайи» надвинулся и внезапно навис над люггером, будто угрожая раздавить его.