Подменыши редко бросают вызов чистокровкам. Когда это случается, наши стычки и сопутствующие им кровь и слава неизменно развлекают зрителей и почти всегда заканчиваются смертью для подменыша.
— Нет, ваше величество. — Это общество породило Розу и мою мать, и каждый раз, когда я имею с ним дело, я радуюсь, что меня породило не только оно. — Я здесь, потому что ее больше нет.
— Что? — Ее улыбка потухла вместе с презрительным изгибом губ.
Единственный раз преувеличенная официозность фэйри стала благословением, потому что она означала, что мне не надо придумывать, что сказать.
— Когда корни и ветви были молоды, когда розу еще не сорвали с куста, когда наши земли были юными, зелеными и мы беззаботно танцевали, тогда мы были бессмертными. Тогда мы жили вечно.
Я отвела взгляд, не желая видеть выражения лица Королевы. Это не имело значения: то, чего я не хотела видеть, слышалось во внезапной тишине двора. Для песни смерти есть только одна причина. Останавливаться слишком поздно. Слишком поздно, когда спущен курок. Я продолжила:
— Мы покинули эти земли ради мира, где обитает время, где мы могли увидеть, как движется солнце и развивается мир. Здесь мы можем умереть, и здесь мы можем пасть, и здесь миледи Роза Зимний Вечер, графиня владения Золотая Зелень, прекратила свой танец.
Я не поднимала головы, пока тишина не стала невыносимой. Королева замерла, словно статуя, вырезанная из тумана и морской пены. Не могу винить ее: я живу долго, но могу рассчитывать максимум на несколько столетий. В человеческом понимании это много. Но это не сравнить с тем, что получают чистокровки. Напоминание о том, что они могут умереть, — это подчас больше чем они в состоянии вынести.
— Ваше величество…
Королева подняла руку, отмахиваясь от моих слов, ее бледные пальцы дрожали. Я замолчала в ожидании, чтобы она взяла себя в руки, перед тем как я продолжу, затем добавила: — Ваше величество, она поручила мне расследовать ее гибель. Могу я попросить…
— Нет.
Я удивленно умолкла. Я ожидала много чего, но не ожидала, что она мне откажет.
— Ваше величество?
— Нет, Октобер Дэй, дочь Амандины. — Королева подняла голову, приняв гордый вид. — Я не помогу тебе это сделать, и мы больше не будем об этом говорить. Что случилось, то случилось. Когда луна поднимется высоко, мы будем танцевать в память о ней, и до этого дня никто не произнесет имя Зимнего Вечера, и после этого дня никто не произнесет ее имя. Я не помогу тебе… и ты не станешь меня об этом просить.
— Но…
— Нет. Дочь ты Амандины или нет, я не дам тебе то, о чем ты хочешь попросить. Я откажу тебе, и будь ты проклята, если мне придется это сделать. — Она покачала головой. — За эти годы я достаточно для тебя сделала, между нами нет долгов, и теперь я не стану помогать тебе.
Даже если бы она ударила меня, я бы изумилась меньше.
— Но, миледи, Розу убили железом…
— Не говори мне, как она умерла!
Я покачнулась на каблуках, зажимая уши руками в тщетной попытке заглушить голос Королевы. Может, время достаточно разбавило кровь ее предков-сирен и баньши, чтобы ее вопль не был смертельным, но мне не хотелось проверять.
— Не
— Убирайся! — Она встряхнула головой из стороны в сторону, ее голос звенел нечеловеческим воплем: — Сейчас!
Я не нуждалась во втором приглашении.