В возрасте, когда большинство детей начинают отказываться от эмпатии в пользу принятой в обществе (и более безопасной) разговорной речи, я в полной мере испытала, на какое зло может быть способен человек. Вместо того чтобы все реже использовать невербальную форму общения, как делают все дети, в ответ на домогательства я, наоборот, все больше прибегала к невербалике. Я стала развиваться по необычной траектории: язык, как и многое другое, начал представлять для меня большие трудности. Я стала заикаться и забывать простейшие слова, у меня появилась легкая форма дислексии и высокая гиперактивность. Я начала опираться на эмпатию, когда не могла воспользоваться словами или не понимала окружающих. Однако опора на чувствительность доставила мне много страданий, как изнутри, так и снаружи.
Благодаря эмпатии я чувствовала то, что чувствуют окружающие, хотели они того или нет. Я знала, когда мои родственники ругались или обманывали, даже если кроме меня об этом не догадывался никто. Я понимала, что не нравлюсь кому-то из ребят, и почему не нравлюсь. Когда учитель плохо знал свой предмет, а директор недолюбливал кого-то из учеников я чувствовала это. Я также знала, когда сосед-растлитель выходил на поиски жертвы и либо старалась держаться от него подальше, либо, наоборот, шла к нему навстречу, чтобы тем самым спасти девочек помладше. Я слишком много знала, но у меня не было подходящего способа донести все это до окружающих. Большинству взрослых невыносимо слышать правду даже от близких друзей, а узнать ее от ребенка и подавно никто не захочет. Этот урок дался мне нелегко. Я распознавала настоящие чувства под маской социально приемлемого поведения и раскрывала истину в любой ситуации, свидетелем которой становилась. Я выпаливала непрошеную правду, обнажала реальный смысл шутливых разговоров. Я видела, насколько абсурдна кажущаяся нормальность. Короче говоря, я всех вокруг доводила до белого каления.
Хотя мои родные два долгих года не подозревали о домогательствах, они в каком-то смысле все равно меня защищали. К моим необычным навыкам и недостаткам относились как к части моей природы. Мне потребовалось сдать анализы и пройти курс лечения, однако родные избавили меня от дальнейших унижений, связанных с приемом препаратов и психотипированием. Сегодня жертвам насилия, людям с ограниченными возможностями и гиперактивным детям оказывают большую поддержку, а в годы моего детства, в шестидесятые, ничего подобного не было. Благодаря поддержке родных я выросла необычным ребенком, бунтарем. Да и в семье у меня заурядных людей не было. Дома, в обители искусства и гениальности, я росла в окружении музыки и культуры, комедии и драмы и безграничной любви. Многие свои чувства я смогла направить в искусство и музыку. Мое воображение обострилось, и мне удалось в некотором роде рассказать о том, что я видела и чувствовала.
Я очень старалась подружиться с соседскими ребятами, но мне не удавалось наладить с ними контакт. Я была слишком честной и странной. Все время говорила о том, чего другие не хотели обсуждать (например, почему их родители делают вид, что не ненавидят друг друга; зачем приятели соврали учительнице про домашнее задание; почему нельзя признаться, что очень обидно, когда кого-то обзывают), не могла усидеть на месте и мгновенно выходила из себя. В итоге большую часть моего детства я провела с животными с ними мне было проще. Не приходилось скрывать свои эмпатические способности и притворяться, что не вижу или не понимаю моих четвероногих друзей. Домашние животные обожают, когда их замечают и понимают, им нравится иметь близкие отношения с людьми. Больше того, животные не врут о своих чувствах, и мне не приходилось им лгать о своих. Мне не нужно было следить за братьями нашими меньшими, потому что они сами следили за своим поведением. Какое облегчение! Я нашла «своих людей», пусть и в кошачьей и собачьей шкуре. А еще у меня был собственный ангел-хранитель.
В тревожные годы, кода я подвергалась домогательствам, по утрам мама отправляла меня, заикающуюся и взволнованную, играть во дворе. Она еще не знала, что наш двор прекрасно просматривается из окон дома напротив, где жил маньяк. На улице я обычно поливала газон. Когда я выходила, мне всегда было дурно и страшно. Я крепко держала шланг и, высунув язык, вытаращив глаза и трясясь всем телом, чуть ли не заливала газон. Домочадцы и друзья подсмеивались надо мной я и правда выглядела смехотворно, но от этого я только больше замыкалась в себе. Через несколько дней такого полива из-под живой изгороди показался полосатый рыжий кот по кличке Тигр Томми. Лужайка была спасена! Испытание поливом закончилось, а наша с Томми дружба началась.
Томми был удивительным котом. Мудрый, уверенный в себе, он при этом любил дурачиться, впадал в ярость, когда защищался, и проявлял ко мне безграничное терпение и нежность. Я видела много прекрасных котов с тех пор, но с Томми не сравнится никто. Он был мне защитником, учителем и лучшим другом. С ним я чувствовала себя в безопасности. Он отгонял злых собак и притуплял горечь страшных воспоминаний. По утрам мы с Томми лежали на лужайке, и я шепотом рассказывала ему все-все свои секреты, уткнувшись в шелковистую рыжую шерсть. Я проводила с котом так много времени, что вскоре начала видеть мир его глазами. Я всем телом чувствовала, каково это лежать на мягкой траве в луче солнечного света. Научилась гладить его так, чтобы он довольно мурчал. Стала понимать злобный вой, который Томми издавал, защищая территорию от пустоголовых и невоспитанных соседских собак. Не помню, когда я перестала с ним разговаривать, но совсем скоро мне оказалось достаточно просто лежать рядышком молча, заполняя тишину искренними эмоциями. Такое общение с котом неоценимо помогло мне в развитии речи.
Томми давал мне надежность и покой, необходимые, чтобы поразмыслить о людях и странностях их поведения. Я думала о том, какие чудовищные вещи они могут делать, и у меня возникал эмоциональный образ, предостерегающий: никому нельзя доверять. Я думала о том, что родители, братья и сестры постоянно чем-то заняты, до меня им нет дела, и передо мной мелькали образы их усталости, отчаяния и тревоги. Рядом с Томми я снова начала учиться сочувствовать людям. Он помог мне пережить то тяжелое время. Детские годы принесли мне много боли и страха, но я научилась относиться к ним как к благословению. Мои раны лишили меня возможности жить в нормальном мире, однако они же дали шанс посмотреть на людей и межличностное общение под необычным углом.
Инициация
Писатель и мифолог Майкл Мид в своих лекциях утверждает, что изнасилование это обряд инициации. Пусть он проводится в неподходящее время, неправильным способом, не тем человеком и с преступными намерениями это все равно инициация. Отделение от нормального мира. Травма, которая навсегда меняет человека, проходящего обряд. Для меня детство кончилось в мгновение ока, и в один день я состарилась на тысячу лет. В три года я узнала о человеческой жестокости и слабости, о любви и ужасе, о злости и прощении и о том, каких чудовищ люди создают из своих непрожитых эмоций. Я увидела самые уродливые стороны человеческой природы, но у меня было то, на что я могла положиться: Томми и другие животные, искусство и музыка, семья и мои эмпатические способности. Моя встреча с глубинами человеческого зла закончилась не так, как многие ей подобные. Я не стала наркоманкой, не сошла с ума, не заболела, не угодила в тюрьму и не покончила с собой. Моя инициация показала мне всю подноготную человеческой души, и я научилась понимать отчаянное страдание и, что парадоксально, рвущую сердце на части красоту. Моя чувствительность не свела меня с ума, а помогла найти способ пережить детство.