Ты видишь, здесь рождается питательный заряд. Тот, который помогает расцветать твоему дереву жизни, объединяя в себе глубокие смыслы бытия твоего личного.
Почему-то для меня эти слова абстрактны.
Ты с ними никогда не встречалась осознанно. Душила Энтузиазм, отталкивала Уверенность, разрушая любые их проявления. Давай пока остановимся. Приглашаю тебя пройтись в одиночку по твоему любимому городу. Явлюсь, когда пойму, что абстракция рассеялась. Новые семена лучше высаживать в благодатную податливую почву.
Да. Я пойду. Пока просто побуду в твоём Свете, справлюсь с бытовыми человеческими проявлениями. Интересно, здесь я человек, женщина. И в том мире тоже. И имя у меня одно.
Как хорошо, Анастасия, зазвучал певуче Пророк. Ты уже начала объединять реальности. Ты ищешь и находишь сходства. Какой великий дар для нас!
***
«Анастасия, домой!» услышался внутренним слухом голос матери. Она знала этот тон, знала смысл этого имени. Анастасия погружённая в Тень. Любопытно, почему голос раздался именно сейчас, когда она вышла на прогулку. Флёр этой женщины должен был остаться далеко в прошлом. Двадцатипятилетний перегной в судорогах её слуховой памяти неприятно напомнил о себе, но быстро растворился в медном воздухе.
Она ступала тонкими ногами в тяжёлых ботинках по набережной любимого города. Спустилась по аккуратным ступеням к воде. Там рыбаки, которые ловили рыбу скорее в спортивном азарте, чем ради еды, оставили раскладной стульчик. Она разложила стульчик, постелила шарф, присела.
«Так легче и теплее», говорила она про себя.
Музыка фоном звучала в ушах. Шумы города отдалились. Внутренний звук вышел на авансцену.
«Анастасия!» снова услышала она голос матери.
Река, ветерок. Сознание вернулось к картинке на обрыве из её сна. Там были Пораж и Овда. Там же она встретила и приняла Неть, растворив пороки её в огне и воде.
«Это что такое?» перебил картинку резкий голос родительницы. Анастасия не видела, что именно та имела в виду, на что указывала. Но чувствовала щемящую боль в груди и холод в горле.
«Я сняла шарф», решительно ответила Анастасия внутри себя.
Картинка, так и не проявившись окончательно, начала разрушаться. Верный признак, что мы освобождаемся от оков прошлого мы можем вмешаться в ход своей истории. Сцена былой жизни затрещала, и остался только голос, диалогом звучащий в голове, сердце, горле. Во всём существе.
Какой шарф? звучала мать.
С шеи шарф, ответила Анастасия. Та удавка, которая мешала мне жить, творить и быть собой все эти годы.
Ну что ты? заговорила мать своим редко-ласковым голосом. Настенька-Крошка, что ты? О какой удавке речь?
Она вспомнила, как приятно было в детстве, когда мать называла её именно Настенька-Крошка. Доброе, манящее прозвище помогало раскрыться навстречу женщине, идущей в её пространство уверенными шагами: «Она говорит ласковое заклинание, доброе инканто, значит, не ударит, не обидит. Значит, я могу откры»
Горло сдавило плотнее, Анастасия даже мысленно не смогла договорить фразу. Дикое удушье сковало плечи, грудь, шею.
Надень шарф, Настенька-Крошка, продолжал звучать голос матери.
Анастасия опустила немеющую руку, потрогала мягкий шарф, на котором сидела. Перебирая пальцами ткань, она заметила, что в руку возвращается сила.
«Видимо, для рывка, подумала она. Как ладно складывается она приказывает, и приходят силы именно на это действие: вырвать из-под себя шарф, чтобы надеть его на шею. Она всё ещё вливает в меня нездоровую энергию. Значит ли это» новый приступ удушья и мысль прервалась.
Долго! зазвенел голос матери. Надевай!
Анастасия замерла. Потупила взор, обращённый к реке. Почувствовала, как немеет язык. Такой паралич охватывал её, когда в детстве она боялась материнской бури агрессии.
«Почему она ничего не сделает с этой своей агрессией? Неужели совсем нет сил?»
Тебе сложно, мама? сипло, борясь с параличом, спросила Анастасия. Сделала шаг к привычному пониманию и оправданию матери.
Да! твёрдо ответила мать. Мне очень тяжело! Очень!
Речной ветер окатил Анастасию порывом ледяного воздуха так, что из неподвижного её лица, из замёрзших глаз хлынули слёзы.
«Я Терев, игриво-певуче зазвучало внутри Анастасии что-то объёмное, но непостижимое, словно эхо в горах отозвалось на фоне её диалога с матерью. Я хочу дать тебе урок. Когда я тихий меня нет, когда я сильный я весь здесь».
«Это так очевидно. Зачем это мне?» вступила в разговор с ним Анастасия.
«Когда мне тяжело, когда я двигаться не могу, я Терев-тихий, как ты сейчас. Когда я полон сил, когда яростный, я звучу порывами, вызывающими слёзы, как»
«Я поняла».
Соберись! зазвенел с тройной силой голос матери в её голове.
Мама, тебе точно тяжело? едва ворочая языком, спросила Анастасия. Мне кажется, что ты лжёшь.
Ты дерзишь!
Нет, что ты! Анастасия упала на колени в своём сознании, которое проявило картинку, а не только звук, и схватилась за живот. Я не хотела. Прости. Я не специально.
Ещё бы ты специально!
На берегу реки сидела одинокая, неподвижная девушка. Слёзы градом катились из глаз. Она не могла их утереть руки не слушались, застыли. Она плакала и в сцене, разыгрывающейся в её сознании. Обессилившая, она легла перед матерью на пол.
Встань, когда Я перед тобой стою! громыхала мать.
Я не могу. Прости меня
Мать будто бы подменили. В одно мгновение.
Не можешь? переспросила она с улыбкой. Хорошо. Пока ты живёшь в моём доме, я тут главная. Согласна?
Анастасия молчала.
Громче! требовала мать. Я хочу, чтобы ты отвечала на мои вопросы очень громко и чётко.
«Чтобы слова эти стали заклинаниями, точными инканто», зазвучал Терев.
Я не могу выдохнула Анастасия и закрыла глаза, готовясь к встрече со Смертью. Закрыла глаза и её фигура, сидящая на стульчике у реки. Бледное лицо словно растворялось в сером воздухе города.
«Ты чувствуешь меня?» спросил Терев.
«Да», отозвалась Анастасия.
«Ты можешь держать контакт со мной?»
«Могу».
«Ты можешь. Останься, Анастасия! Останься, останься, останься!» запел Терев.
Настенька-Крошка, тебе плохо? тепло спросила мать, поднимая голову Анастасии, но, испачкавшись в слюне, вытекающей из приоткрытого рта дочери и в её холодных слезах, отдёрнула ладони. Голова с резким стуком упала обратно на пол.
Тревога мелькнула в её глазах. Ей было невыгодно терять подкормку. Она взяла себя в руки, успокоилась и, скинув шаль, засаленную и потную, накрыла ей Анастасию. Грузным телом села рядом на пол. И запела колыбельную: «Пошли детки в лес гулять ять ять Чтоб грибочков там собрать ать ать»
«Успокаивается, звучал Терев. Ты всё поняла? Знаешь, что делать? Ты можешь?»
«Я поняла. Это всё был обман. Ей не больно и не страшно», ответила ему Анастасия.
«Да».
«Она в любой момент может успокоиться, выбрать покой, но делает это, только когда ей самой нужно».
«Да».
«Я мерила по себе!» голос Анастасии в диалоге с Теревом становился твёрже.
«Да».
«Это мне было бы больно и стыдно, если бы я была такой яростной и жестокой».
«Да».
«А ей Она может, но не делает».
«А ты?»
«И я могу».
«Делаешь?»
«Сделаю сейчас!»
Настенька-Крошка, заговорила мать. Ты вся горишь. Просыпайся, слышишь, Настенька-Крошка.
Слышу Что это? ответила Анастасия вопросом на вопрос.
О чём ты? Настенька-Крошка! Где твой шарф?
Анастасия села на полу. Не скрывая отвращения, двумя пальцами сняла с себя оранжевую с коричневой каймой шаль ручной вязки.
Настенька! звала мать. Крошка!
Анастасия открыла глаза и устремила взгляд в лицо матери. Она смотрела словно сквозь неё. Не рассматривала, но приглядывалась к чему-то, что было за этим лицом, вне его. Внутри слов, что звучали от этой персоны сейчас, что-то было.
Настенька-Крошка, Настенька, Крошка
Это проклятие? прямо спросила Анастасия.