Асмодей, явившийся сознанию Вельзевула сквозь забвение веселья, вопросительно глядел ему прямо в глаза. Жабья морда Повелителя Мух продолжала поглощать еду и напитки, кошачья облизывать наложницу, которую он крепко сжимал своими паучьими лапами. Он знаком попросил Асмодея нагнуться и, обдавая его зловонными испарениями, прошептал:
Мне нужен облик Махди. В пророчестве сказано: твой художник первым отобразит его. Не упусти момент!.
Ваше Cвятейшество, не дрогнув ни одним мускулом под пристальным взглядом мутных глаз Повелителя Мух, промолвил Асмодей, я помню Мои люди расставлены вокруг него. Но всему своё время! Никому не дано переставить строчки в Книге Мироздания.
Отстранив руку от лап Вельзевула, впившихся в рукав камзола, он в почтительном поклоне удалился от трона и вернулся к своим друзьям, сохраняя беззаботную гримасу на лице, но хмель и веселье начисто вылетели из его головы.
Асмодей взглядом искал в толпе маскарада демоницу-травницу Веррье. Хоть общаться на виду у всех с демоницей второго уровня считалось плохим тоном, он часто пользовался исключительностью своего положения при дворе для того, чтобы снять усталость или головную боль с помощью существ более низкого уровня. Традиционная вакханалия с обильными возлияниями и употреблением наркотиков была данью эпохе Смешения, когда большинство князей Тьмы, находясь большую часть времени среди земных людей, кичились друг перед другом своей способностью перевоплощаться в человеческие образы и предаваться земным утехам. На самом деле многие из них тяготились обычаем являться на заседания Верховного совета в человечьем обличии и делать вид, что им нравится участвовать в пирах, устраивавшихся Вельзевулом. Каждый из них имел свою стихию и только в ней находил изощрённые удовольствия, приносившие истинное наслаждение. Маскарад был условностью. После массовой оргии и удовлетворения плотской похоти должны были последовать жертвоприношения. Асмодею изрядно надоели эти забавы, в которых каждый из участников пира стремился показать наибольшую изощрённость в своей жестокости, чтобы доказать лояльность Триумвирату.
Асмодей мысленно обратился к возлежавшей у ног рыцаря Абраксаса демонице Веррье с приказом спуститься в нижний грот. Та, шепнув что-то на ухо своему повелителю, покорно направилась к нижнему ярусу пещеры, где начинались ступени в подводные лабиринты. Абраксас одобрительно кивнул и сдержанно улыбнулся под пристальным взглядом Асмодея. Сила этого взгляда ещё приковывала рыцаря к его ложу, на котором он продолжал лежать, не в силах пошевелить ни единым мускулом, а Асмодея уже не было в пещере. Уподобившись дыханию подземного ветра, он устремился вниз по ступеням грота, настиг Веррье, закружил её в немыслимом танце и увлёк по переходам к подводной реке. Беззвучно шептал ей нежнейшие слова, проникая тёплыми струями воздуха под её одежды, горячил кровь юной демоницы. Достигнув длинной сводчатой пещеры, по которой река с шумом неслась куда-то вниз, девушка скинула одежды и, подняв руки, потянулась всем телом, полнее отдаваясь утончённым ласкам Асмодея.
Как всегда непредсказуемый, он перед самым спуском к реке вдруг перестал быть воздухом, жарко ласкавшим девушку, а стал прохладной водой и увлёк её вниз, пронизывая кожу миллиардами иголочек. Всё тело демоницы вспыхивало и переливалось в темноте водных потоков. Она сделала глубокий вдох и устремилась вместе со своим спутником в глубины преисподней
Над расколотой мечом Люцифера грядой ливанских гор разыгрывалась небывалая гроза, озарявшая всю ночь окрестные хребты и поверхность Средиземного моря нескончаемыми молниями и оглушающими раскатами грома. Дождь лил как из ведра, загоняя насекомых, животных и людей в расщелины, пещеры и жилища. Под утро зарницы и всполохи молний стихли, замерев перед приближением гигантского грозового зарева, надвигавшегося со стороны Атлантики к ливанскому побережью. На встречу демонов в окружении своей огромной свиты наконец-то прибыл сиятельный Сатанаэль.
Глава 7
«Траходром». «Алора-алора».
Вставай, ну вставай же лицо без глаз широко улыбалось беззубой улыбкой. Приснилось что-то? Так потом досмотришь!
Голубые Мечи долго вглядывался в склонившуюся над ним физиономию, пытаясь понять, где он и кто его так неистово тормошит, продолжение это кошмарного сна или не менее ужасная явь. Он был весь в холодном поту, пряди волос прилипли ко лбу, мешая рассмотреть существо, которое тянуло к нему руки Художник вскочил с постели, перевернув стоявшую рядом табуретку.
Перед ним была Валя Синяк, с заплывшими от пьянок последних дней глазами, переливавшимися свежими фингалами. На её физиономии застыла улыбка, медленно переходившая в маску недоумения:
Что с тобой, Андрюша? Бог с тобой, ты что меня не узнаёшь?
Голубые Мечи по-прежнему стоял подле кровати, прикрываясь скомканным одеялом и смотря в пространство куда-то сквозь хозяйку квартиры. На нём, действительно, не было лица. Он был бледен как полотно и беззвучно трясся, прижимая одеяло ко рту.
Валя Синяк обняла его и усадила на раскладушку, поглаживая по спине:
Ну ладно, ладно Тш-ш, тш-ш, тихо, тихо, не плачь, ну мало ли что приснится. Это же не на самом деле. Это же сон!
При этих словах Андрей бросил на неё тревожный взгляд и уткнулся в синяковое плечо. Нечто необъяснимое, приснившееся во сне, настолько поразило его, что он даже не мог произнести ни слова. Только холодный озноб по-прежнему тряс его всего.
Ну успокойся, ну всё всё
Он ещё раз посмотрел на Синяка, не веря, что страшный сон уже позади, и вновь уткнулся в плечо хозяйки квартиры. Как ребёнок. Но даже в детстве с ним ничего подобного не случалось.
Вот, я тут тебе меблишку сосватала, а ты расклеился
Какую меблишку? сам не узнав своего голоса, спросил Андрей.
У тети Нюры с третьего этажа, помнишь, я тебе говорила? Они всё равно собирались выбрасывать
Тронутая чистоплотностью художника, устроившего ремонт в своей новой мастерской, и аскетизмом обстановки в его комнате, где кроме раскладушки, табуретки и этюдника никакой мебели не было, Валя Синяк действительно выпросила у соседей с третьего этажа круглый стол на гнутых ножках, книжный застеклённый шкаф и этажерку. Эти предметы будто бы перенесли обстановку всей его комнаты в 30-е годы двадцатого столетия, откуда они сами были родом.
Размещая свою первую мебель в мастерской, Голубые Мечи оставил большое пространство в левом углу у окна свободным от каких-либо предметов Он втайне надеялся на возможный приход ночного призрака, указавшего ему сюжет картины мадонны с младенцем
Продолжение сна, столь поразившего его, он никак не мог восстановить. Только ощущение чего-то необъяснимого и жуткого не покидало его. Будто бездна чего-то потустороннего разверзлась перед ним
Около месяца он продолжал спать на продавленной раскладушке. И вот однажды один из предприимчивых продавцов картин Лёшка, который тоже занялся живописью, предложил за пятьдесят долларов уступить Голубым Мечам свой «траходром».
«Траходром» представлял собой большую угловую тахту, которая при необходимости раскладывалась, превращаясь в просторное лежбище размером три на три метра. Алексей, рослый парень с постоянным розовым румянцем на щеках, взахлеб рассказывал Голубым Мечам о том, что все его друзья, затаскивая подруг на эту тахту, ощущали необычный прилив энергии и побивали все мыслимые рекорды по «трахательному» марафону. Поэтому тахту и прозвали «траходром». Последним достижением, по словам Алексея, было пребывание его друга Игоря на «траходроме» с подружкой Мариной в течение трёх суток. При этом все остальные участники пирушки, находившиеся в соседних комнатах, как он утверждал, постоянно слышали поскрипывание тахты и крики юных марафонцев, прерываемые лишь на час-другой коротким сном или перебежками в ванную для принятия душа.