Нас это увлекло. Бывало, что мы буквально жили в жидкостных аппаратах, проводя по много часов вне базы, в патрульных и боевых рейдах. Работа была трудной, но зато и отпуск у нас был по три раза в год, мы возвращались на Тринидад, я к жене и дочке, остальные просто лентяйничать, знакомиться с курортницами на пляжах, пить коктейли и ловить рыбу.
Но в этот раз мы шли не на разведку, мы шли убивать. Беспилотник класса «Катран», который барражировал по спирали с левой циркуляцией по всей подотчетной нам зоне, засек на краю акватории сразу две потенциально опасных биотехнологических метки. Одна принадлежала растущей платформе, другая невообразимо крупной мине неизвестного класса. Ее метка обозначалась на радаре как «СМТК-200», и цифра, означающая массу боевого заряда, явно была не в килограммах, а в тоннах. Такая долбанет, мало не покажется.
Никто из нас не понимал, каким образом мина успела незаметно для нас нажрать столько ниртрожира, мы должны были или сами ее отследить на патрулировании, или по данным с «Катрана» вычислить, но гораздо раньше. Однако не случилось. Почему не понятно.
Это означало, что мы или с интерпретацией данных радара ошиблись, и масса нитрожира составляла двести килограммов, а не двести тонн, как у кита, на минуточку, или биотехи придумали что-то новенькое, с чем мы раньше не сталкивались.
От беспилотника в таких случаях толку ноль. Он ничего, кроме радарных меток, передать нам не может. Боевое охранение платформы, даже если оно совсем хлипкое, уничтожит дрон на подходе, не дав ему передать ни изображение с камер, ни данные сонара. Так что это пустое, мы это еще четыре года назад поняли. Дроны хороши с пиратами воевать, там им цены нет, а тут, в глубине, от них толку значительно меньше. Тут нужны люди, да не абы какие, а с достаточным для этого опытом, с наработанными до автоматизма навыками и высочайшей психической устойчивостью.
Час назад мы с Рипли, Баком и Викингом выдвинулись с базы на батиплане «Валерка» в юго-западном направлении. Но до самой цели двигаться на батиплане нельзя, так как его твари издалека услышат, бросятся в атаку, нам придется связать себя боем, вместо того, чтобы нанести удар по главной цели. Именно чтобы избежать этого была придумана тактика донной охоты.
Так что батиплан мы оставили на безопасной дистанции, с Рипли за штурвалом и Викингом в кресле огневого комплекса. Затем, вдвоем с Баком, выдвинулись пешим порядком к намеченной цели. После выстрела в главную цель мы неизбежно выдадим свою огневую позицию, и на нас ринется все боевое охранение. Тут-то, настанет черед Рипли и Викингу нас прикрыть плотным огнем, дать отойти, взять на борт, и дать ходу.
Обычно такие атаки донников заканчивались тем, что батиплан уводил за собой все боевое охранение убитой платформы, а на подходе к глубоководной базе, тварей тупо уничтожали всех до единой огнем из стационарных огневых комплексов, и на этом дело заканчивалось. Но в нашем случае такой тактический ход не прокатит, нам драпать придется до берега, под прикрытие батарей, а не на базу «DIP-24-200». На базе у нас оставался только салага по прозвищу Дикий, у него не было ключа от огневого комплекса, а потому он не мог отразить атаку тварей, когда они приличной ордой увяжутся за батипланом.
При работе в жидкостном скафандре легкие боевого пловца заполнены несжимаемым «рассолом», чтобы грудную клетку не раздавило чудовищным давлением глубины. Говорить в таком состоянии невозможно, поэтому мы общались на дне жестами Языка Охотников, которые вычислитель скафандра переводил в текст на визоре шлема.
«Еще два светлячка, и уходим в режим маскировки», передал я Баку.
«Принял, готов», ответил он.
У меня чаще забилось сердце. Это было самое трудное в работе охотника-донника выход на огневую позицию в режиме затрудненного обнаружения. Тут уже никаких «светлячков», и даже никакого фонаря на шлеме, тут уже все. Тьма. Полная. Причем, довольно надолго. В режиме затрудненного обнаружения мы не могли пользоваться любыми активными средствами, даже сонар включать было нельзя. Все, что мы могли наблюдать за радарными метками на визоре шлема, а так же улавливать звуки и другие сигналы в пассивном режиме. В общем, то еще развлечение. Не для слабых нервов.
Не смотря на тренировки, не смотря на опыт, мне все равно было не по себе в ожидании, когда погаснет последний «светлячок». Вот он начал меркнуть, и я не стал растягивать эту пытку, закрыл глаза, а когда открыл, меня окружала первобытная тьма. Она и за миллиарды лет до появления человека тут была, и сейчас заполняла пространство, и даже когда Солнце распухнет в предсмертной агонии, когда поверхность океана закипит от нарастающего жара, тут, на дне, останется такая же тьма и такой же ледяной холод.
Я установил приборы на грунт, включил акустическую станцию и она принялась вслушиваться в едва различимые колебания, распространяющиеся в водной стихии. В первую очередь это были отголоски ультразвуковых выкриков, которыми биотехи прощупывали пространство во тьме.
Квантовый вычислитель на колбе Марковича собирал данные по крупицам, складывал общую интерференционную картину за длительный промежуток времени, вычислял распространение ультразвука в воде, отражение его от препятствий, соединял это с данными радарных меток. Результатом работы становилась объемная картина расположения, формы и размера объектов, попадающих в зону действия ультразвука, который издавали твари. Грубо говоря, мы видели их сонарами, они сканировали пространство в активном режиме, а мы снимали создаваемую ими волновую картину в пассивном режиме и на большом расстоянии. Вычислительная мощь для этого требовалась колоссальная, но люди вообще на протяжении всей своей истории не стремились экономить ресурсы, когда им что-то сильно приспичит.
Вот это была охота, так охота. Спрятаться, затаиться во тьме, оставаясь неслышимым, невидимым для противника, следить за ним, а потом напасть, неожиданно и мощно. Это вам не из ракетно-бомбовых установок молотить, как бывало во времена Вершинского.
«Есть картинка, передал я Баку через две минуты, потребовавшихся на обработку данных. Тебе послойно кинуть, или изометрию?»
«Давай изометрию для начала».
Я передал ему результат вычислений, и мы некоторое время разглядывали получившуюся проекцию. Платформа, как и ожидалось, была совсем молодой, и мышечные полости шахт у нее еще не сформировались до такой степени, чтобы в них могли созреть ракеты. Допускать их созревания было никак нельзя, потому что в двенадцати километрах к северу, вполне в зоне поражения, находилась биологическая станция «Тапрабани». Если платформа ударит по плавучей станции ракетами, мало не покажется. Даже охотникам не всегда в таких случаях хватало мощности противовоздушной обороны, а у гражданских шансов вообще ноль.
Не смотря на юный возраст, платформа сумела сформировать неплохое боевое охранение, состоявшее из вполне зрелых торпед, среди которых даже «ГАТ-120» были сильно не самыми крупными. Создавалось ощущение, что платформа готовится к нападению на портовый объект или на «Тапрабани», потому что для охоты за надводными кораблями торпеды нужны пошустрее и полегче, вроде «Стрелок» или «Сирен». Тут же преобладали внушительные калибры, специально предназначенные для разрушения пирсовых зон и наземных прибрежных строений. Меня поразило другое общая численность твари в боевом охранении. Их были, без преувеличения, сотни и сотни, столько мне еще видеть не доводилось.