А прок такой, что при своей должности он без проблем может остаться с королём наедине. В отличие от вас или меня, дурака не трудно будет подбить на самопожертвование ради общего дела.
А вы хитёр, как лис, мистер Койн.
Ох-ох, мистер Роб, должность обязывает меня быть человеком практичным, а временами и хитрым в придачу. Вот что будет, если наш план сорвётся?
На плаху пойдём, как писарь говорил. Тут уж даже наш король казни в обиход вернёт.
С этим-то понятно, но вы о нас думаете, а надо о королевстве. Поглядите вокруг сколько ещё может продолжаться этот театр вместо настоящего правления?!
Так это благородство побудило вас участвовать в заговоре? лекарь мерзко заржал. Ох, видал я вашего благородного брата. Страсти да слабости те же, что и у нас, простых смертных, но что ни слово, то красная нить, делящая всё на доброе и злое.
А что вы бы сказали о моих намерениях?
Что вами движет алчность ещё более голодная, чем моя. Но хоть сколько-нибудь благородное воспитание и те-то идеалы мешают сознаться, вот и выворачиваете всё наизнанку.
Довольно! казначей ударил по столу, и чернила вылились на пергамент. Чёрт бы вас побрал, лекарь, за такие слова вам в самом деле место на плахе!
Всем нам там место. Как-никак мы намереваемся убить короля.
Я бы пошёл к королю хоть сейчас, чтобы лично вас сдать!
Не спешите, мистер Койн. Я уже говорил: все шестеро рядом ляжем, я молчать не стану.
Господь с вами, мистер Роб. Идите. Я имею в виду, оставьте меня с моим горем наедине. Казначей выкинул испорченный пергамент и вновь принялся записывать расходы.
Вам поспать надо, а то монеты в голове так и звенят, а руки их не нащупывают.
Идите, я сказал! Не испытывайте впредь моё терпение.
Лекарь вышел смеясь.
На пиру
От самых подступов к замку и через весь город тянулась длинная вереница людей, коней и повозок. Шумная процессия двигалась неохотно, а хвостами оседала далеко за воротами Реджиса. Приглашённые лорды, их родственники, свиты, многочисленные слуги, увлёкшиеся следом потаскухи, бродячие торговцы, барды, просто крестьяне и прочий сброд, по событию намеревавшийся без труда проскочить в город. Король было намеревался распорядиться открыть секретный ход, чтобы поскорее пропустить дражайших гостей, но советники, сиры Кротспот и Румчестер, настойчиво просили сохранить его в тайне.
И почему мы пропускаем их только через одни ворота? привычно сетовал король.
Ваше высочество, южные ворота строились не для принятия гостей, отвечал сир Румчестер.
Ваше величество, во времена империй столько гостей никто и никогда не принимал, вторил ему сир Кротспот.
И почему мы не расширили эти треклятые ворота за двадцать девять лет? спросил король и жестом требовал молчать. После войны королевская казна осталась в прискорбном состоянии, все займы в банке седьмого региона, зовущегося прежде Счастливым, годами тратились на восстановление, а позже казначей сменился на скрягу мистера Койна, всё сетующего на пустующую казну.
Тем временем в город въехал первый паланкин, на котором красовались семь вышитых золотых монет, повторяющих личный герб лорда Фортуны правителя седьмого региона, до войны бывшим частью империи Рокшера. Следом за паланкином не спеша двигались два десятка человек из числа личной свиты лорда средних лет мужчины, одетые в дорогие ткани, воины лишь по названию, а на деле, скорее, надзирающие за молодым Фортуной. Крестьяне перед этой процессией расступились по обе стороны дороги, освобождая путь.
Следом появился сочно-зелёный, перемежающийся многочисленными колосками (их должно было быть тридцать два, но никто не считал), паланкин лорда Мессиса, за которым тянулся десяток обильно нагруженных зерном повозок. Двигалось всё это крайне неторопливо, под вымученный скрежет колёс, и расступившийся по обе стороны народ нервно вздыхал.
Солнце уже взошло в зенит, когда с тракта в город заехало человек тридцать на тощих жилистых лошадях. Бритоголовые, с обожжённой солнцем кожей они больше походили на разбойников с большой дороги. Свои немногочисленные дары королю они везли в мешках, подвешенных на лошадей. Герба или какого-либо его подобия при воинах не было. Во главе отряда двигался правитель двадцать первого региона, лорд Харани, недобро поглядывая единственным глазом на небритых и нечёсаных крестьян, отступивших в стороны от дороги ещё шагов на пять.
Последним из принявших приглашение лордов в городе появился правитель тринадцатого региона, известный как Сидус. Он проехал через ворота в ярко-пурпурном паланкине, украшенном по обе стороны золотыми звёздами. Следом, на расстоянии пятнадцати метров, шёл паланкин его жены, тоже пурпурный, но без звёзд. Ещё дальше, также в отдельном паланкине, ехали двое детей. Спереди каждого двойками шли всадники долговязые, бледнокожие, в полушлемах, из-под которых до самых лошадиных спин шёлком струились волосы.
Многочисленных гостей разместили в гостевом зале, а лордам и их семьям выделили отдельные покои. К вечеру, когда солнце стало сникать, мистер Холидей отчитался сиру Кротспоту, что все приготовления завершения, и тот послал младших слуг известить лордов. Первым появился лорд Харани, человек суровой выправки, одетый совсем непразднично буквально в походное. Сопровождали его только собственные воины, сразу отделившиеся и занявшие свои места за одним из средних столов. Вскоре объявились и лорды Мессис и Фортуна, первый пришёл в компании супруги женщины пышнотелой, с ярким румянцем на щеках, подле которой крутились двое мальчуганов; второго сопровождал только немолодой мужчина со смешными длинными усами наполовину угольно-чёрными, наполовину седыми. Родственники лорда Мессиса, одетые, как он и сам, в сочно-зелёные камзолы, заняли стол для родственников, размещавшийся чуть ниже королевского. Мужчина, идущий следом за Фортуной и что-то настойчиво шепчущий ему в ухо всю дорогу, проводил лорда до самого королевского стола, но затем, словно спохватившись, спешно удалился к средним столам. Лорд Сидус пришёл последним, тоже с женой и двумя детками: мальчиком и девочкой все в роскошной лиловой парче, обшитой золотыми нитями. На гостей с каждого из многочисленных гобеленов свои разномастные груди выпячивала королева, предлагая испить вино из жёлтого кубка. И хотя её неказистые изображения висели повсюду, место самой королевы привычно пустовало. Старая фрейлина тронулась бы умом во второй раз, увидев это, поэтому старуху традиционно не звали на пир, а если она и узнавала что-то о гулянии, то вскорости всё забывала.
К радости короля все наконец-то заняли свои места, и он в глубочайшем удовлетворении оторвал от стола золотой кубок. Первый тост прозвучал без всяких формальностей и предисловий, и окутанный тишиной зал быстро залился весельем и смехом. Успевший заскучать в ожидании самодержец расплылся в хмельной улыбке, глядя на оживившийся народ.
Справа от трона, как весьма унылое изваяние, стоял королевский палач, а по совместительству и капитан королевской стражи, Томас человек рослый и пузатый, возрастом чуть более сорока лет, с мясистым лицом и немногословной речью. Ввиду извечного отсутствия работы для палача Томас отвечал за охрану замка и общий порядок, но на деле, скорее, выполнял роль личного телохранителя короля, а в силу своей немногословности его подчинёнными чаще распоряжались кастелян сир Кротспот или камерарий сир Румчестер.
Камерарий как раз расположился по другую сторону кресла, держа в руке кубок с вином первый и последний, что он намеревался выпить на этом пиру, как и на любом другом. Человек строгих правил, как образец рыцарства, сохранил былые привычки за почти тридцать лет мира и порядка и никогда не задвигал далеко сундук с латами и мечом.