Александр протянул ей лист бумаги, исписанный почерком Софи Волконской.
Прочитай сама, и поймешь, почему мы с papa сочли нужным не беспокоить тебя лишний раз.
Мари проглядела бегло строки, написанные этой изысканной рукой, без малейших ошибок во французском, безукоризненным стилем салонной завсегдатайки. Однако ровный слог не скрывал всего трагизма положения. «Ваше молчание, любезная сестра, заставляет меня предполагать худшее Матушка крайне беспокоится, и я вынуждена прибегать к обману для ее же блага и душевного благополучия. Мне не хотелось бы думать, что вы предали моего несчастного брата, павшего жертвой заблуждений и влияния дурных людей, сущих исчадий ада. Они и привели его к незавидной участи. Нам остается надеяться и молиться. Умоляю, сестра, дайте мне знать, что вы верите, надеетесь и любите вместе с нами».
Княгиня закрыла глаза. Письмо от belle-soeur несправедливо упрекало ее в том, чего она не совершала. Не ее вина, что письма не доходили. Не ее вина, что ее теперь считают предательницей те люди, о которых она всегда думала только хорошее. Когда она болела в первые месяцы брака, Серж, проявив неожиданную для нее заботливость, в том числе, рассказал кое-что о себе, о своем детстве, которое Мари нашла безрадостным и в самом деле, что же привлекательного жить в отрыве от родителей, от братьев и сестры, постоянно под надзором чужих людей? Сама она тогда подумала, что ей во многом повезло родители даже и не мыслили отдавать кого-либо из них в казенные учебные заведения, и она могла наслаждаться определенной вольницей занятия с учителями и гувернанткой не были сильно обременительными, вокруг все свои. Серж тогда сказал весьма пространно: «Ты удивишься, но с братьями мы не были близки все же они сильно старше. Вот с Софи напротив». И принялся рассказывать, какая у него сестра красавица и умница, но совершенно не зазнайка, не кичится своим положением в свете, к тому же, знает медицину, которую изучила каким-то образом сама, способна говорить с самим государем на равных. Даже портрет ее показал, встроенный в медальон. С него вполоборота смотрела дама в голубом платье, подвязанном под небольшой грудью белым атласным поясом, с темно-каштановыми высоко уложенными волосами, в которые были вплетены колосья и лиловые анемоны. Лицо ее было на редкость правильным, черты лица по-античному совершенными, но лишенным той томности, которая и составляет женскую прелесть. Возможно, поэтому Мари, прекрасно осведомленная о недочетах своей наружности с отроческих лет, не испытала зависти к даме с портрета. Но и доброту, о которой так много рассказывал Серж, в глазах Софи было сложно разглядеть. Взгляд ее был холодным, отстраненным и строгим. Хотя, возможно, дело тут в недостаточном мастерстве живописца. Мари вспоминала, что именно сестра мужа прислала ей венчальный наряд тонкого серебристо-пепельного кружева, и поразительно угадала с размером ничего переделывать не пришлось. Как жаль, что платье и фата вспыхнули тогда от свечи, и безнадежно испортились так, что их даже не перешить во что-то полезное
Теперь эта дама с портрета в своем письме выносит свой суд, справедливый и беспощадный, делая выводы, что брата ее Мари совсем не любит. А все виной те письма, которые Мари прилежно пыталась писать и которые никогда не доходили до адресатов. Она писала и о рождении Николино, о его младенческих успехах и радостях, и о своей длительной болезни, и даже о положении пленницы в собственном дому, но все это перехватывалось Александром и papa. Как теперь оправдаться перед этой строгой судьей? Что ей сказать? А мать Сержа Она же совсем старенькая, и Софи недвусмысленно давала понять, что жить той осталось недолго.
Это все из-за тебя! воскликнула Мари, свернув письмо. Я же им всем писала, но вы все устроили невесть что Главное, я так и не поняла, зачем вы все это сделали? Неужто и ты, и папа забыли, что я жена своего мужа, что у меня есть свои обязанности
Мы не забыли, но твоя корреспонденка, похоже, это запамятовала, невозмутимо проговорил Александр Раевский. Ты недавно родила и много болела, это раз. Тебя никто не посвящал в заговор, это два. У нее гораздо больше возможностей повлиять на участь своего братика, которого она якобы так сильно любит, это три.
У нее не больше возможностей, чем у меня, уверенно отвечала Мари.
Саша посмотрел на нее как на умалишенную.
Я не пойму, почему Волконский тебе ничего не рассказывал. Совсем заигрался в тайную дипломатию, надеюсь, что крепость его хоть чуть исправит, последнюю фразу Раевский-младший произнес себе под нос, и Мари ее не совсем поняла. Твоя belle-soeur вообще-то жена третьего человека империи. Ее муж открывал ногой двери в покои государя. Да и она сама, если честно
Здесь Александр тонко улыбнулся про себя, словно вспомнив нечто весьма пикантное. Мари поморщилась и тихо проговорила:
Саша, я многое тебе прощала, но никогда не понимала этого твоего желания чернить всех людей подряд, особенно незнакомых. Что тебе сделала княгиня Софи?
Покамест ничего, рассеянно отвечал брат. Благодарение Богу, еще ничего. Но может, о, эта может Lemanacion infernelle, надо же, что пишет.
В этом письме ничего такого нет про тебя, Мари снова мало что поняла из его реплик. Там указано про злых людей, которые увлекли Сержа и из-за которых он нынче страдает.
Слушай, тут действительно становится холодно. Даже у меня зубы стучат, сменил тон Александр Раевский. Пошли отсюда.
Не дождавшись ответа сестры, он с силой взял ее за руку и потянул к себе. Мари пыталась вырываться, но хватка у брата была стальная. Пришлось покориться и последовать за ним по аллее, ведущей к дому.
Ты не имеешь права так со мной поступать! запротестовала Мари, когда они подошли к крыльцу.
Нет, почему же, имею, Александр обернулся к ней, и торжествующе улыбнулся. А вообще, вопрос неплохо бы задать твоему мужу. А также его милой сестричке Как там было: «Дурные люди, исчадия ада привели его к незавидной участи»? Ну да, тут-то сия ведьма и проболталась. Но ничего он не докажет. Да он даже не осмелится доказывать, этот храбрец и Боливар-неудачник. Впрочем, дон Симон тоже кончил так себе Не понимаю, что они все им так восхищаются. Скажи мне, кто твой кумир, и я скажу тебе, каково твое будущее, а они уже выбрали себе будущее, восхищаясь то повешенным, то сгнившим от желтой лихорадки И чего теперь ноют и страдают?
Мари показалось, что брат болен. Только этим она и могла объяснить его несвязную речь, его постоянные взгляды в сторону, словно рядом с ними присутствовал кто-то незримый. В Саше было много странностей, но на буйнопомешанного или на горячечного больного он походил впервые на памяти княгини.
Саша, сказала она твердо. Я вижу, что ты нездоров, и, возможно, уже давно. Позволь мне теперь позаботиться о тебе. Пошли, я провожу тебя, а поговорим утром
Какая заботливая у меня сестричка, надо же, брат словно опомнился от ее слов и взглянул на нее повнимательнее. Право, материнство всегда меняет женщин в лучшую сторону, вот еще одно доказательство. Спасибо за участие, конечно, но я вполне себе здоров, а при горячках я никогда не брежу, да будет тебе известно. И готов продолжить разговор.
Если разговор продолжится в таком же духе, в каком он начат, то я лучше к себе пойду, твердо проговорила Мари.
Александр вздохнул тяжко.
Право слово, тебе действительно нужно знать больше. Раз уж тебе не озаботились сказать ранее.
Сбросив верхнюю одежду, сестра и брат прошли в гостиную и уселись на оттоманках перед догорающим камином.
Я уже знаю про заговор. Катя рассказала, произнесла Мари. Честно говоря, я не знаю цели заговора.