Она часто рассказывала мне о своей молодости. Ругала семейство статс-секретаря, но в конце обязательно добавляла: «А все-таки деликатные были люди».
С тех пор как мы переехали на один из будайских холмов, она чувствовала себя не в своей тарелке. Ей здесь не с кем было общаться. Вот она и взяла в привычку полдня проводить в магазине, забыв о распухших ногах и стоя в очередях за всем, что бы ни продавали. Дабы скрыть свое увлечение, она, раздобыв несколько яиц, потом жаловалась часами, как, мол, трудно все доставать. Каждому встречному она рассказывала о дочери, а поскольку знала о ней немного, то выдумывала всякие небылицы, иногда до того сживаясь с ними, что уже и сама в них верила.
Вот она подала второе: жареную картошку и цветную капусту в сухариках вместо мяса.
Мать, протягивая ей пустые тарелки, пообещала:
Хорошо, я узнаю, нет ли в городе мяса.
Привези килограмма три, оживилась бабка, я его запеку, и тогда нам надолго хватит. И направилась мыть посуду.
Мама! окликнула ее дочь. Присядьте-ка на минутку, мне нужно вам кое-что сказать.
Бабка, откуда и прыть взялась, метнулась назад и сгрузила посуду на стол.
Мы с Гезой тут посоветовались и решили нанять прислугу. Вам уже трудно с такой квартирой.
Ну вот еще! Я и сама управлюсь, запротестовала она, и в этом протесте были и радость, что вот, мол, заботятся о старухе, и ревность к той неизвестной, которая будет хозяйничать в доме, и опасение, что ей не на что будет жаловаться, и достоинство человека, который, несмотря ни на что, справляется со своими обязанностями, и благородство: мол, зачем швырять деньги на ветер, пока еще есть она.
Об этом и речи не может быть. Завтра же девушка будет здесь! отрезал отец раздраженным тоном, чтобы в корне пресечь дискуссию.
Хорошо, тут же смирилась бабка и с готовностью предложила: Я с утра приберусь в ее комнатке
Она сама приберется, перебил отец. Хватит с вас, вы свое отработали.
Бабка удивилась, потом, видимо осознав свое новое положение, полюбопытствовала:
А она хоть надежная?
Почему бы ей быть ненадежной?! Деревенская девушка. Мне ее сослуживец рекомендовал.
И сколько ей лет?
Семнадцать.
Беда с ними, с такими-то, засомневалась вдруг бабка.
Ну какая еще беда?! О чем вы?! вспылил снова отец. Уж как-нибудь проследим, чтобы не было никакой беды! Она явится завтра к вечеру. Если к этому времени мы еще не вернемся, покажете ей тут всё.
Хорошо, хорошо, я не против, хотя Я ей все покажу хотя неприятностей с молодыми не оберешься за ними Она не закончила, умолкнув под властным взглядом зятя.
Все будет в порядке, словно сам себя успокаивая, сказал отец. Мы постараемся не задерживаться. Зовут ее Сидике Тот. Договорились? И он принялся за еду, считая вопрос исчерпанным.
Бабка только вздохнула в знак того, что она-то уверена, с молодыми всегда неприятности, и останется при своем мнении. Но, видя, что разговор окончен, поднялась и пошла мыть посуду.
Меня отправили спать. Постелив себе, я взял в руки книгу, но так и не смог прочитать ни строчки. Все пытался представить Сидике. Деревенскую девушку. О крестьянках до этого мне доводилось только читать. Вскоре я погасил свет и закрыл глаза. Но спать не хотелось. Я стал вслушиваться в знакомые вечерние шорохи. Вот под грузным бабкиным телом заскрипела кровать, до меня долетели ее слова, обращенные к деду: она хвалила ему свою дочь, вот, мол, какая внимательная, жалеет ее. Что ответил ей дед, я не слышал он говорил всегда очень тихо.
В ванной комнате заплескалась вода. По меняющемуся звуку падающей струи можно было следить за тем, как вода заполняла ванну. Я слышал, как мать опустилась в воду, как бросила в мыльницу щеточку для ногтей, даже хруст полотенца, казалось, слышал, но это мне только казалось все же стены были довольно толстые.
Бабка немного еще поворочалась, что-то еще сказала, мать, затворив дверь спальни, еще пошепталась о чем-то с отцом, потом все постепенно затихло. Сквозь окутавшую дом тишину прорывался лишь отдаленный собачий лай да звучал где-то в городе заводской гудок.
4
На следующий день бабка встретила меня в дверях. Она велела мне вытереть ноги и потребовала, чтобы я не устраивал беспорядок в квартире. На ней было платье из черного шелка, подаренное матерью и надеваемое лишь по особо торжественным случаям, я смотрел на нее и глазами хлопал от удивления.
Дверные ручки были до блеска надраены, кругом идеальный порядок, нигде ни пылинки.
Поторопив меня с обедом, она, стараясь не замочить свое платье, наскоро ополоснула тарелки. Потом с книгой в руках, чего за бабкой никогда не водилось, прошла в мою комнату и, даже не нацепив очки, устроилась с ней у окна. Только тут я сообразил, к чему это платье, и порядок, и чистота: из окна моей комнаты было видно калитку.
Я помчался опять в конец сада, к забору. Девчонка сидела на кромке бассейна того, что поменьше, и поддевала ногой кувшинки. Спрятавшись за кустами, я смотрел, как она растопыренными пальцами ноги, будто щипчиками, захватывала стебель, дергала, и цветок, описав дугу, шлепался далеко за ее спиной. Эту операцию она повторяла, пока всюду, куда могла дотянуться ее нога, вода не очистилась от кувшинок. Не зная, как начать разговор, я прокричал:
Дай одну!
Она даже не обернулась, притворилась, будто не слышала, однако ногу из воды вынула. Я понял, что на сей раз застиг девчонку врасплох, и, чтобы закрепить успех, крикнул еще нахальней:
Дай одну, слышь?
Она стрельнула в меня глазами и с таким видом, будто только сейчас заметила, протянула:
А-а, это ты? Привет!
Потом собрала цветы, подошла к решетке забора, села и просунула мне одну кувшинку. Остальные же стала ощипывать по лепестку.
Зачем портишь цветы? спросил я.
Низачем.
Их ведь можно в вазу поставить.
А мы в вазы цветы не ставим.
Я снисходительно усмехнулся:
У вас, что ли, вазы нет?
Да их у нас сколько угодно!
А девушка у вас есть?
Мой вопрос привел ее в замешательство.
А я кто? спросила она.
Ну, девушка, повторил я, которая вместо бабушки готовит и убирает.
Она понимающе усмехнулась и назидательным тоном сказала:
То есть прислуга. У нас такой нет, мой папа не разрешает маме работать, и она все сама дома делает.
А моя мама работает. За ней даже машина приходит!
И за папой моим приходит! А еще а еще замялась девчонка, когда надо, она и маму возит, если ты хочешь знать!
А мой папа зато в министерстве работает!
И мой тоже!
Ну, значит, они равны, констатировал я, но она не сдавалась.
Нет, мой папа важнее, потому что у нас и дом красивей!
С этим трудно было не согласиться, но все же, как и днем раньше, признавать ее правоту не хотелось.
Это ты Ева? спросил я.
Ага, кивнула девчонка. Давай познакомимся?
Встав на цыпочки, мы через ограду протянули друг другу руки. Ладошка у нее была крепкая. Только теперь я заметил, что девчонка намного выше меня. Я долго не выпускал ее руку, держать ее было приятно.
Пусти, не выдержала она, тут проволока с колючками!
Я опять сел на землю, но Ева моему примеру не последовала.
Мне пора, сказала она. Приходи завтра к нам, поиграем во что-нибудь.
У меня мяч есть, вскочил я, обрадованный приглашением, я принесу!
У меня тоже есть, но приноси, если хочешь.
Наверху послышался стук калитки.
Ну, я побежал, сорвался я с места и, на бегу обернувшись, ликующе провопил: До завтра!
Ты меня у забора жди! донеслось мне вдогонку.
5
Бабка все в той же каменной позе сидела у окна и, держа книгу в вытянутых руках, читала.
Что, Сидике пришла? спросил я, врываясь.
Да нет, это соседка была, бросила бабка с нескрываемым раздражением.
Разочарованный, я вышел из дома и устроился у подножия ограды поблизости от ворот. Послеобеденное солнце, отыскивая просветы в листве нависающих над асфальтом деревьев, бросало на дорогу веселые блики. Дорога просматривалась из моего укрытия до самого поворота, где она уходила к остановке фуникулера. По долетавшим досюда звукам можно было следить за движением вагончика между городом и вершиной холма, определяя на слух, когда он трогается и когда останавливается.