У входа в ванную Усик, толстый рыжий полосатый кот, трется у щиколоток неизвестных ему гостей. Не скажу, что я люблю кошек, у меня на них небольшая аллергия, но нужно найти оправдание, чтобы ни с кем не говорить, поэтому я подбираюсь к округлому зверю и опускаюсь на корточки, чтобы его погладить.
Мыслями я где-то в другом месте, не в этом битком набитом подвале. Под громкое мурчание Усика я переношусь к сундуку с дневниками, возвращаюсь к словам Кэти, к загадочной фразе прабабушки: «Ты тоже писатель».
Усик легонько царапает когтями мое бедро, как вдруг над нами нависает тень. Райан.
Эй! восклицает он. Где ты была?
Усик сбегает.
Здесь.
Райан поднимает руки и потягивается, его футболка задирается, открывая вид на светло-коричневую полосочку волос, спускающуюся в боксеры. Я бросаю взгляд на «тропу к сокровищам», как он мне однажды сказал, когда мы лежали на диване в подвале его родителей. Он видит, куда я смотрю.
Хочешь содовую? Он широко улыбается. Речь не о коле это наш тайный код.
Давай, говорю я, радуясь возможности ненадолго с ним уединиться.
Но когда он подводит меня к холодильнику Ренфрю, я удивляюсь. Он достает мне банку колы без кофеина.
Прости, других нет.
Тут он огибает кухонный стол и подходит ко мне. Я расслабляюсь, потому что он ставит свою банку на столешницу и берет меня за талию. Вот оно: маленький электрический заряд.
Что делал сегодня? спрашиваю я с улыбкой.
Он так близко, что я чувствую запах его дезодоранта. Пульс учащается.
Я уже говорил силовая тренировка.
Да, но после нее?
Да ничего, бормочет он. Помогал папе на участке. Появляется его ямочка на щеке. А ты что делала?
Он кладет руки мне на бедра.
Помогала маме убраться на чердаке двоюродной прабабушки. Нашли там сундук
Я запоздало осознаю, насколько несексуален рассказ о пыльном чердаке.
Как мило с твоей стороны, бормочет он.
Я вообще милая.
Правда?
Его ноги оказываются между моими, мои бедра прижаты к столешнице. Я больше не думаю о дневниках. Вот что я не могу объяснить Кэти: это пьянящее чувство, когда не только ты кого-то хочешь, но когда хотят тебя. Намного круче пива комнатной температуры.
Даг входит на кухню, и мы поспешно отодвигаемся друг от друга, приводя себя в порядок.
Ой, идите уединитесь, что ли. Он достает средства для уборки из-под раковины. Только не в спальне родителей. И не в комнате сестры. Гадость.
Ходит слух, что Джош и Лайла как-то «уединились» на двухъярусной кровати сестренки Дага на обоих ярусах.
Я недовольна, что Даг нас прервал, но у него были на то причины Энди Де Пальму стошнило в стиральную машинку.
Сколько времени? спрашиваю я.
В начале лета мама предложила мне продлить комендантский час до полуночи. «Ты почти выпускница, поживи немного!» сказала она. К ее недоумению, я отклонила это предложение, сказав, что одиннадцать меня более чем устраивает. В такие вечера меня спасал только комендантский час. Райан думает, что у меня самые строгие родители в Кине.
Он опускает взгляд на часы на запястье.
Девять пятнадцать говорит он. Черт. Эй, Даги, что они там делают?
Не знаю. Кажется, играют в блеф, отвечает Даг.
Это еще одна алкоигра. Даг хватает средство для мытья посуды, и мне почти почти хочется сказать, что чистить стиральную машинку им не стоит, но он уже убегает вниз по лестнице.
Райана осеняет:
Хочешь сыграть?
Честно? Нет. Я хочу тишины и покоя, хочу полистать прабабушкины дневники у себя в комнате. Но зануд не любят.
Давай! отвечаю я. Хотя бы блефую я хорошо.
4
А теперь наш следующий сегмент «Слово дня»
Из гостиной по телевизору доносится «Отчет Кольбера»[11]. Это папина любимая программа, хотя приходится ее записывать, потому что он всегда засыпает до ее начала. «Правдубеждение»[12], говорит комик особым голосом, изобретенным для героя-ведущего.
Спящий папа чуть пофыркивает. Я осторожно вытаскиваю пульт у него из руки. Когда экран гаснет, папа дергается и просыпается, моргая, как маленький ребенок после тихого часа.
Прости, говорю я, забавляясь его удивленным взглядом. Не хотела тебя будить.
Нет-нет, я не спал, просто глаза прикрыл.
Чувствую внезапный прилив тепла.
Я дома.
Хорошо Мама у себя в кабинете. Иди, скажи ей спокойной ночи.
Не знаю, сколько времени обычно уходит на подготовку сделки о покупке дома, но мама стала как-то часто засиживаться в кабинете. Хотя не нужно лишний раз обращать на это внимание папы.
Слушай, говорю я, можно задать тебе странный вопрос? Реально странный.
Он наклоняется вперед в старом кожаном кресле коричневого цвета. Это его кресло. Механизм поскрипывает, на подножке следы несмываемого маркера, оставленные нами с Гриффином в детстве, но это единственный предмет мебели, за который папа буквально боролся с мамой на протяжении многих лет.
Задавай, говорит он.
Тетя Анна Можешь о ней рассказать?
Он, еще сонный, потирает лицо.
Про твою двоюродную прабабушку? Секунду думает. Она была замужем за Генри, братом Грэма. Он был интересной личностью, преподавал в Кинском университете.
В смысле «интересным»?
Ну, усмехается он. Помню, он носил монокль.
Как мистер Арахис?[13]
Наверно, лучше назвать его эксцентричным. Он погиб в автокатастрофе, когда я был маленьким, году в шестьдесят первом вроде. Папа замолкает, будто перебирая в памяти фотографии-полароиды. После этого тетя Анна скрылась у себя дома и почти перестала появляться на людях.
Ты не знаешь, откуда она?
Откуда родом? Он на секунду задумывается, хмурясь. Знаешь, я понятия не имею. Как-то это грустно, да? Она ну, она мало говорила. После смерти родителей я чувствовал за нее ответственность, ведь другой семьи у нее не было, но общаться с ней было непросто.
У меня возникает множество новых вопросов, но папа встает и хлопает меня по плечу, уводя из комнаты.
Слушай, спасибо, что помогла сегодня маме, говорит он, когда мы поднимаемся по лестнице. Она, так сказать, много взвалила на свою тарелку.
Я тут же представляю маму у длинного стола в День благодарения она кладет себе порцию за порцией, даже когда на тарелке не остается места. Когда мы первый и единственный раз приехали в ее родной дом в маленьком фабричном городе в Мэне и зашли на крошечную кухню, она взяла меня за подбородок и сказала: «Джесс, никогда не сомневайся, что ты можешь добиться всего на свете».
Я знаю, говорю я папе. Просто интересно, когда она поймет, что можно не нагружать тарелку.
Он кивает и будто грустно улыбается.
Поднявшись по лестнице, мы желаем друг другу доброй ночи, и я включаю телефон. В подвале Дага вообще не ловит связь, поэтому я только сейчас вижу два пропущенных вызова и шесть сообщений от Кэти. Театральная драма; режиссер заболел, и некий Уильям сказал ей пробежаться по тексту. Кэти не располагает добродетелью терпения, но ей придется подождать до утра, и она сама в этом виновата, потому что я не могу перестать думать о том, что она сказала в магазине.
Сундук прячется под дальним подоконником в моей комнате, куда мы с мамой притащили его днем. Я сажусь перед ним и скрещиваю ноги по-турецки. На этот раз ржавые замки поддаются без проблем. Вытаскиваю один из дневников. Меня переполняет любопытство.
Кожаная коричневая обложка украшена изысканным изображением двуглавого орла, обрез покрыт золотом. Я аккуратно открываю и вдыхаю сладкий будто миндальный библиотечный запах, запах старой бумаги и чернил. Буквы расплываются по странице резкими линиями и округлыми завитками. Некоторые выглядят знакомо глаза вылавливают то «К», то «М», но что написано я не понимаю, полная неразбериха.
Чувствую, что каждое слово что-то значит, как чувствуется эмоция в голосе, даже если не знаешь языка, на котором говорят. Подчеркнутые слова это пыл или гнев. Чернильные пятна сомнения или ностальгия. Ползущие вниз строчки владелец дневника торопился записать слова, пока они не исчезли.