Батюшка, а пойдёмте с нами, здесь ведь скоро большевики будут!
Как же это, сын мой, ты с Божьей помощью от малодушия избавился, и сам тут же меня искушаешь? Как же я могу оставить служение здесь, когда столь много людей нуждается в утешении?
Петя молчал. Он не знал, что ответить. Пугать отца Афанасия расправой? Он уже был наслышан об истязаниях, которыми красные подвергали священников в Лежанке, Кореновской
Иди, воин Пётр. Будь стоек, а я тут тоже, на своём поле послужу, как должен. Иди. За меня не беспокойся. Бог не оставит.
Петя вышел из храма и забросил подальше ставший ненужным костыль. В лазаретный дворик он вернулся, пританцовывая. На этот раз внимание на него обратили все.
2.
Стояла глухая ночь, по чернильному небу плыли тучи, цепляясь за рога растущей луны. Луна была не красная и не белая, ей было всё равно, что за люди копошились внизу и отчего им не спится по хатам. Но вот вытянувшимся в колонну людям бойцам потрёпанной Добровольческой армии, гражданским беженцам, врачам и сёстрам милосердия, раненым было жизненно важно пройти незамеченными, выскользнуть из гибельной ловушки, что расставили на них охотники такие же, как и они, люди. Из века в век разыгрывалась та же самая драма преследуемых и преследователей. Чтобы сделать из людей первых и вторых вновь постаралась древняя злая сила. На этот раз она столкнула между собой один народ, говоривший на одном языке, молящийся одному Богу, внедрив в умы одних чужой по своей природе идейный вирус, отвергающий и Бога, и народное единство, исказивший язык, попирающий созданную поколениями культуру. Другим ничего не оставалось, как защищаться от бывших братьев, так же, как здоровые клетки организма борются с поразившей его болезнью.
Сейчас болезнь подступила со всех сторон, не давала дышать. С севера и юга от дороги, по которой молча двигались добровольцы, лежали станицы, занятые красными. Они же, красные, были в тылу, а впереди возвышалась железнодорожная насыпь, таившая угрозу в виде бронепоездов. По железной дороге могли быть быстро переброшены к месту боя эшелонами тысячи солдат противника. Вот почему так важно была миновать пути быстро и незамеченными.
Впереди, за путями, лежала станица Медведовская, и станция того же имени. Сводно-офицерский полк, ведомый не знающим усталости генералом Марковым, должен был захватить переезд и организовать переправу через уподобившиеся бурной реке железнодорожные пути следующего за ним обоза с ранеными. А потом и остальной армии.
Петя шёл с Марковцами. Начальство уступило его настойчивой просьбе о переводе в эту часть. Речь шла о чести Пети, которого, после чудесного исцеления в храме Преображения Господня, некоторые обвинили в симуляции ранения. «Это ж надо, пока бои шли, с костылём по лазарету хромал, а как драпать то сразу нога зажила. Ещё и «божественное» приплёл. Совсем совести нет у парня.» И пусть так думали немногие, эти слова сильно задели Петра. Он уже было хотел вызвать на поединок оскорбившего его, но вовремя одумался. «Иным докажу» решил он, и в тот же день подал рапорт о переводе.
Никто не возражал. В боевых частях катастрофически не хватало людей, зато в тылу стало в избытке малодушных. «Ну хочет парень отличиться вперёд! Может, и вправду чудо с ним приключилось.»
И вот Петя, с винтовкой на плече, парой гранат в подсумке, шагает в передовом отряде. Марков вот он рядом. Сергей Леонидович. Генерального штаба генерал-лейтенант. Ему бы армиями командовать, фронтами. Но сейчас с ним всего триста человек. Триста спартанцев. А он, гибкий, порывистый царь Леонид.
Цепью рассыпались перед полотном. На переезде никого, лишь будка сторожа. Захватили сторожку, заняли позиции, выслали разведку к станице. К переезду подошли подводы обоза, лазаретные фургоны, у сторожки совещаются генерал Деникин и члены его штаба. Всё вроде тихо, но вот со стороны станции обозначилась неясная Тень. Она неумолимо надвигалась, постукивая, позвякивая, испуская пары. Красный бронепоезд!
Петя завороженно стоял и смотрел на приближающееся стальное чудовище. Что делать, стрелять, залечь? Сейчас же бронепоезд доедет до переезда и начнёт разгром колонны!
Рядом он увидел командира. Сергей Леонидович весь подобрался, словно пантера, готовая к прыжку. «Голубчик, ну-ка, дай мне гранату!» сказал он Пете. Петя быстрым движением расстегнул подсумок, вынул гранату, отдал командиру. Тот тут же помчался прямо навстречу поезду, размахивая рукой с зажатой в ней папахой.
Сто-о-ой! Сукин сын, куда прёшь! Стой! Не видишь, свои!
И ещё пару крепких солдатских выражений. Паровоз, выпустив клубы пара, стал останавливаться.
Петя видел, как Марков поравнялся с будкой машиниста, и туда полетела его, Петина, граната. Рвануло. Тотчас по почти обездвиженному паровозу ударили в упор трёхдюймовки32.
Раздался скрежет и бронепоезд замер. Из его люков и амбразур полыхнуло огнём. Начался бой, яростный и страшный.
Петя старался делать то же, что и другие бойцы. Пригибаясь к полотну, подбежал к амбразуре, кинул туда оставшуюся гранату, стрелял из винтовки. Пожалел, что оставил в обозе свой «ростовский» револьвер. Им бы было сподручнее. Вскоре сопротивление завершилось. Поезд был взят штурмом и переправа спасена.
Дальнейшие картины боя для Пети смазались. Всё время он находился в движении, всё время рядом раздавались зычные приказы командира. В отбитом поезде они обнаружили огромное богатство снаряды и патроны в количестве, пригодном для ведения целого сражения. Ведь почти всё расстреляли под Екатеринодаром. Петя с энтузиазмом помогал всё это добро перегружать, стараясь не обращать внимания на убитых красных. «Мёртвые не кусаются» вспомнил он старую книжную пиратскую поговорку. Ему отчего-то стало весело. Наконец-то он побывал в настоящем деле!
Но лишь позднее, днём, когда они уже порядочно удалились от места боя и страшной железной дороги, пришло осознание полного успеха ночного дела. Армия и все остальные вырвались из стального капкана! Армия продолжает жить!
Этим чувством Петя и жил в последующие дни. Этим же чувством жил и Георгий, которому тоже досталась лихорадка боя его часть брала станцию. Встрепенулись поникшие, подняли головы унылые, сбросили наваждение паникёры.
И лишь раздольная степь воспринимала происходящее вполне спокойно. Чего она только не видывала на своём веку. Какие только орды не топтали её своими конями. И названий тех народов уже не осталось. А она всё так же таяла под солнечными лучами, и лежала нараспашку перед таинственной небесной силой, что оплодотворяет её каждую весну. И ждала, пока человек образумится и вернётся к мирному труду, станет расчёсывать её плугом, наполнять семенем, поглаживать бороной, сажать новые плодовые деревья, поливать и удобрять. Или гнать на её тучные пастбища свои стада. Словом, делать то же, что делали Каин и Авель, когда были ещё любящими братьями. Ещё до греха.
3.
В великопостные дни Ростов затаился по домам. Питались скудно все, даже те, кто не исповедовал христианскую веру. Все, кроме сторонников новой власти, которые добывали себе «хлеб насущный» реквизициями у «спекулянтов». Спекулянтами же, «буржуями» и «контрреволюционным элементом» объявлялись все те, кто до революции жил торговлей, и пытались продолжать в том же духе после её «триумфального шествия», не понимая, что золотое время их уже ушло.
Город узнал страшное новое слово «Чека». Этой организации, располагавшейся на Скобелевской улице, приписывалось всё жуткое, что происходило в городе: убийства, исчезновение людей, рейды и облавы на «спекулянтов». Хотя в городе стихийно действовали и иные «органы революционной власти», да и просто банды уголовников. Отличить последних от первых подчас было невозможно, «революционностью» козыряли все.