Отшумело лето. Аля выбила путевку на море, свозила Сережу подлечиться. Но мальчику стало хуже: он заразился всеми «приморскими» инфекциями, от грибка до ротавируса, плюс обострилась аллергия. Аля ловила себя на мысли, что сын становится похож на покойную Лизоньку, даже глаза стали такие же раскосые, как у нее. Только в другую сторону. Диатез превратился в коросту, которая покрывала теперь не только щеки, но и руки, и тело мальчика. Вспухли суставы, кончики пальцев стали как барабанные палочки.
В начале осени Сережа пошел в садик, но опять бросался на детей с кулаками, а еще поймал во дворе котенка и прямо на площадке, на глазах детей, начал мучать его, засовывая в попу карандаши. После этого, по единогласному заявлению родителей группы, Сережу отчислили из садика.
Впрочем, это не было большой потерей: Сережа и так постоянно болел. А потом начал задыхаться. Приступы учащались и становились все сильнее. Скорая стала чуть ли не дежурной машиной у подъезда.
Наряды приезжали разные, давали мальчику кислород, советовали приобрести свой баллончик и побыстрее уезжали, к более серьезным случаям. А потом приехал пожилой хмурый доктор. Он долго оглядывал мальчика и сказал, что по всем симптомам у ребенка, вообще-то, СПИД. И предложил взять кровь на ВИЧ.
Аля, конечно, возмутилась она всегда «блюла чистоту», и вообще работала в поликлинике, откуда? А вот муж посмотрел исподлобья и сказал анализ делать.
Анализ пришел положительный.
Стали разбираться это действительно оказался СПИД, причем запущенный. Сереже дали несколько месяцев, от силы полгода.
Я женился по залету, как приличный человек! А ты-то бракованная! шипел муж, собирая вещи, то инвалида родила, то позорную болезнь в дом притащила! А потому что некому, кроме тебя! Некому!
Аля выла и металась, но муж был непреклонен. Ушел в никуда и тут же выкинул симку, чтоб не доставала.
Аля повыла вечер, но теперь Сережа был на ней, и это отвлекало от разбитого сердца. Аля металась в поисках лекарств, но на этой стадии помочь не мог уже никто. Тогда она выбросила все вещи из детской одежду, мебель, игрушки, чтобы не было ни пылинки. Каждый день мыла полы с хлоркой по два раза. Завела отдельную посуду, которую тоже обрабатывала хлоркой. Из всех игрушек оставила Сереже одного только резинового мышонка и сказала, чтобы бабушка читала мальчику книги. Через закрытую дверь. Сережа сидел взаперти в своей комнате и только два раза в неделю выходил с бабушкой гулять совсем рано утром, чтобы никто его не видел и ничем не заразил.
Вскоре после установления такого режима отец Али достал где-то пистолет и застрелился, оставив записку: «Те грабители изнасиловали Сереженьку. Я никому не говорил и ему не велел. Думал, забудется. Думал, один раз не пидарас. А насильник, видимо, был больной. Теперь вот как получилось. Моя вина. Жить с этим не могу».
Приехавшая на освидетельствование полиция, прочитав записку, только пожала плечами: прошло полтора года, единственный свидетель мертв, мальчик несовершеннолетний и показания давать не может. А вот за наличие в доме нелегального оружия впаяли штраф. Правда, еще опросили соседей, кто и когда слышал выстрел. Показания дала и соседка, под которую копала Аля грохот, мол, ребенка разбудил. «А как кричал мой сын, когда его насиловали, ты, конечно, не слышала! И ничего не сделала! Опять!» хотела заорать Аля, но горло сковало так, что она не могла говорить еще неделю.
Когда зима стала поворачивать на весну, Сережа вылез по простыне из окна и сбежал. Одет он был легко и потому быстро замерз. Он встретил соседку сверху, просил телефон позвонить, но та не узнала мальчика: приняла за бомжа с железнодорожной станции неподалеку и просто прогнала. Сережа простудился и слег.
Аля уже почти не работала, старалась проводить как можно больше времени с сыном. Но тут неравнодушные коллеги подсунули ей халтурку дежурство вместе с главврачом, который как раз говорил о том, что хочет взять кого-нибудь работать к себе в кабинет, на повышенную ставку.
Дежурством и Алей главврач остался доволен, особенно тем, что девушка, зная о строгом нраве начальника, отключила телефон. Только вот потом, когда Аля вышла наконец позвонить, увидела пропущенные вызовы от мамы.
И смс.
«Сереженька умер».
Аля стояла в коридоре первого этажа, напротив регистратуры, и кричала истошно, громко, на разрыв связок. Ее успокаивали, приносили воду. Кто-то пошел за успокоительным сделать укол. Наконец девушка замолчала, и ее удалось усадить на стул. Совершенно сухими глазами на перекошенном лице Аля смотрела, как люди идут в гардероб и регистратуру со своими детьми здоровыми, живыми детьми. Смотрела, и пальцы ее скрючивались, незримо обхватывая шею главврача, из-за которого она пропустила последний миг Сережи.
А потом Аля увидела соседку, из-за которой заболел Сережа. В то утро она привела своего крепыша проверить зубки ровные белые зубки, которым не вредили сладости на палочке, не выбивал насильник И тут Аля заметила на мальчике синий однотонный шарфик, точно такой же, как у Сережи.
Увидев этот шарфик, Аля поняла: соседку надо не просто сживать со свету. А начинать с ее ребенка. Вот это будет настоящая месть.
Форум бурлил. Алю называли героиней и мученицей и собрали внушительную сумму, чтобы морально поддержать «виртуальную подругу», которая уже стала лидером в этой небольшой группе. Однако переданные ей деньги Аля вложила не в домашний обиход, а в гонорар ведьмы: в середине лета, наконец, нашла такую, которая согласилась «спалить» целую семью. «Всю обратку на себя примешь», предупредила ведьма перед тем, как заключить договор. Аля согласилась самое дорогое она уже потеряла.
Еще ведьма сказала, что будет вести дело лично, и переехала жить к Але в бывшую детскую, да еще требовала ее хорошо кормить и содержать. Аля все делала и получила награду: в больницу увезли соседку вместе с ее крепышом, у которого внезапно развился круп.
Из больницы соседка вернулась нервная и бледная, а еще через месяц увезли ее одну уже в психушку. Крепыш же ее, уже не такой плотный и розовощекий, неудачно скатился с горки и выбил передние зубки и больше не мог есть ничего, кроме фруктовых пюре и каш, а кашами он плевался. Поскольку он ходил в садик тот же садик, что и Сережа, и даже к тем же воспитателям, набравшим новую группу, Аля попросила ведьму сделать так, чтобы мальчик вылетел из сада за поведение. Сверкнув золотым зубом, ведьма сказала, что уже запрограммировала на это малыша, но активировать эту программу отдельные деньги. Не долго думая, Аля отдала ей скопленное на ипотеку и с удовольствием следила, как вышедшая из больницы соседка теперь забирает ребенка из садика в обед, потому что его отказываются оставлять там на полный день. Сама же соседка потеряла ухоженный вид, перестала работать и на все стала смотреть с подозрением: у нее начались галлюцинации.
Аля уговорила ведьму допустить ее до ритуала и самой выбрать, какие «глюки» навевать соседке. Ведьма сказала, что за это Аля отдаст свое сердце. Аля рассмеялась ведь ее сердце умерло вместе с детьми, сгорело с папой, развеялось по ветру с ушедшим мужем. И под руководством ведьмы вплела в безумие соседки христианскую канву чтобы та считала себя воплощением Богородицы, призванной нести свет.
Соседку снова увезли растрепанную, зареванную, с баллончиком краски в руках она рисовала на машинах кресты и строки из писания. Ухмыльнувшись вослед уезжающей машине, Аля поднялась к себе
И нашла остывающую маму с перекошенным лицом.
Вон из моего дома! орала Аля на ведьму, вышвыривая ее колбочки и свечи из окна, будь ты проклята!