Вскочив на перрон, цыгане увидели небольшую толпу, двух рассерженных железнодорожников и непонятное, смахивающее на чёрта, встопорщенное существо, которое прыгало на месте от негодования и верещало так, что закладывало уши. В первый миг Семён даже попятился, а Лёшка испуганно схватился за плечо друга. Но через минуту оба расхохотались: цыганка была до самых глаз вымазана угольной пылью. С лакированно-чёрного, как у негра, лица сверкали зубы и белки глаз. Цыганка потрясала кулаками и вопила не останавливаясь:
Смотрите вы на них, а?! Я советский уголь украла! Ага, ага! И съела его весь! Прямо полвагона съела, а вторые полвагона с собой заберу, на зиму засушу!
Да ты, дура, понимаешь, что не положено в товарняках ездить? тщетно пытался перебить её пожилой сердитый железнодорожник. Да как ты туда влезла-то, чёртова кукла? На какой станции? Надо тебе ехать покупай билет и ехай! Хоть в мягком, хоть в жёстком, хоть
В мягком?! Да чтоб твой отец на тот свет в мягком ехал, откуда у меня деньги?! А?! Деньги, я тебя спрашиваю, у меня откуда?! Посмотри на меня, я рваная, босая и несчастная! Ты заплатишь, чтобы я в тот мягкий уселась?! Кому, я спрашиваю, кому я в вагоне мешала? Какой-такой советский уголь воровали, а-а-а?! заголосила вдруг цыганка на такой пронзительно-режущей ноте, что зажмурились все, а пожилой железнодорожник даже присел. Второй служащий молодой парень, почти мальчишка с выбивающим из-под фуражки соломенным вихром, гневно замахал на цыганку руками, топнул ногой:
Да захлопнись ты гудок фабричный! Понимаешь, что это против власти преступление в товарняках ездить?! Этот состав с польской границы шёл! Ты в нём с самой Варшавы ехала, небось? Шпионка?
Что? Я?! Шпивонка?! задохнулась от возмущения цыганка. Всплеснув руками, она набрала было воздуху для нового вопля, но молодой железнодорожник решительно схватил её за руку.
А ну перестать орать! Идём! В милиции разберутся, откуда и куда ты в том вагоне ехала! Ваших-то, иностранных цыганских шпионов, сейчас по всей стране вылавливают! Велено следить!
Родненький! ахнула цыганка, и голос её сразу сел до сипа. Золотенький, да ты что? Да какая я шпивонка, что ты себе в голову забил? Мы же цыгане, просто цыгане! По каким-таким я шпивонским делам ехала, я же к мужу верталась, я
Вот ты где, проклятая! вдруг загремел над платформой суровый голос. И железнодорожники, и цыганка обернулись на него и уставились на идущего спорым шагом прямо к толпе цыгана в измятой рубахе, с кнутом за поясом и мрачным выражением лица. Чёрные волосы стояли торчком, как у лешего. Из-под насупленных бровей грозно блестели глаза.
Вот ты где, зараза! на ходу лихорадочно импровизировал Семён, стараясь не думать о том, что будет, если железнодорожники уже успели свистнуть милицию. Вот ты где, дура проклятая! Да на кого ты похожа, чучела?! Ну, я тебе сейчас!.. Подойдя, он вежливо отстранил растерявшегося железнодорожника, грубо схватил цыганку за плечо и с размаху швырнул её на перрон. Та с визгом повалилась на колени. Толпа загудела, кто-то засмеялся, кто-то уважительно выругался. Семён выдернул из-за пояса кнут.
Начальник, миленький, моя это баба! В гости к родне ездила, только вот сейчас вернулась! Дура, она, родной, дура, а не шпионка! Что поделать кочевая, лесная, никак к советской жизни не привыкнет! И денег ведь ей давал, и велел по-людски билет купить нет! Никого не слушает! Взобралась в товарняк и покатила! Что ты с ней делать будешь? Ромны, джя яври сыгедыр[8]!
Ой, Стёпочка! Ой, родненький, я больше не буду! Умереть мне, не буду больше! Морэ, миро дад дэ адава вагоно бэшэл Ёв совэл, ничи на шунэл[9] А-а-а-а!
Ах ты, проклятая! Доездилась?! Доигралась, в шпионки попала?! Ну, я тебе сейчас Товарищ, миленький, да мы же с ней местные, на улице Ленина живём, где где домики деревянные торопливо сочинял Семён, по опыту зная, что улица Ленина нынче имеется в любом, самом крохотном городишке и, уж конечно, на ней будут деревянные домики. Не давая зрителям опомниться, он взмахнул кнутом. Свистнула, разворачиваясь, кожаная змея. Цыганка заверещала, закрывая голову руками:
Стёпочка! Миленький! А-а-ай!
Я тебе сейчас покажу, паскуда, как в шпионки записываться! Я тебе покажу, как по товарнякам лазить! Ты у меня узнаешь, как мужа и советскую власть не слушаться! Я с тебя всю шкуру спущу, до костей, чёртова холера!
Кнут свистел. Цыганка визжала. Толпа стояла в окаменелом изумлении. Молодой железнодорожник, машинально придерживая съехавшую на затылок фуражку, оторопело смотрел, как цыган с размаху хлещет кнутом скорчившуюся женщину. Его старший товарищ опомнился первым и, подскочив, схватил Семёна за руку.
Эй, цыган, ты что рехнулся?! Ты что тут творишь? Бабу-то живую, кнутовьём?! А ну, перестать! Хватит, говорю, развёл тут!.. Сейчас я тебя самого в милицию сведу! За издювательство! Над раскрепощённой женщиной! Забыл, где живёшь? Отойди от неё, говорят! Да что вы за люди за такие?! Всё как при царе у вас до сих пор Словами, словами бабе толковать надобно!
Да нешто она слова поймёт, дорогой мой? заорал и Семён, выдираясь из рук железнодорожника и яростно загоняя кнут за пояс. Я сам на стройке работаю, где церковь недавно снесли
На Заречной, что ль?
На ней, на ней И брат мой там же, и отец А эта ничего соображать не хочет! И детей ещё глупостям учит!
Ну так по-человечьи же вразумлять надо! Кнута-то и скотина не любит, а тут баба Человек какой-никакой Сдурел ты вовсе, цыган, право слово! Не положено ведь по закону эдак-то жену учить! Ни вашим, ни нашим! У меня ведь тож старуха имеется По временам смерть как убить хочется раз и навсегда! А никак невозможно, потому грех и живая душа чтоб ей сгореть без суда и следствия
В ответ на эту глубокомысленную сентенцию Семён лишь тяжело вздохнул. Посмотрел на рыдающую «жену» и поднял полный горести взгляд на возмущённого железнодорожника.
Да ты взгляни на неё, родной! Взгляни и скажи чему её научишь? Как есть головешка морально дефективная! Вставай уже, проклятье моё немытое, хватит выть! Пошли домой! Опять на полгорода меня опозорила, поганка
Цыганка вскочила, подпрыгнула и дунула прочь с платформы: только взметнулась грязная юбка. Семён двинулся следом, едва удерживая себя от того, чтобы тоже сорваться на бег.
Спасибо, дорогой, сипло поблагодарила цыганка, едва они оказались в узеньком, заросшем черёмухой проулке у станции. Спасибо, пропала бы я без тебя! Это же надо шпивонкой назвал! Цыганку-то! Совсем с ума посходили
Сильно я тебя приложил? Старался мимо, да пару раз всё-таки попало
Ай! Говорить не о чем! лихо заверила цыганка, поддёрнув разорванный рукав кофты так, чтобы не было видно вздувшегося на коже рубца.
Как тебя звать, чья ты?
Изюмка, из смоленских
Так, выходит, наша? обрадовался Семён, с трудом подавив смех: чёрные, живые, блестящие глаза цыганки в самом деле напоминали крупные изюмины, и прозвище казалось удивительно точным. Изюмке на вид было около тридцати, но худенькая, лёгкая фигурка её казалась девичьей, а улыбка по-детски ясной.
Я смолякоскиро, слыхала? А друг мой из ксанёнков Лёшка, поди сюда! Ты где там? Вылезай! Дэвлалэ это что у тебя? С ума сошёл?
Из-за кустов выглянул Лёшка. Его небритая физиономия была грозной и испуганной одновременно, а в руках Лёшка сжимал обломок ржавой трубы.
Никуда я не сошёл! Я слышу, гаджэ галдят: «В милицию, в милицию» Выглядываю, вижу ты ругаешься, кнутом машешь, цыганка вопит, и толпа кругом Лёшка бросил трубу и смущённо улыбнулся. Я сперва испугался смерть! А потом эту железяку увидал и подумал: уж пару человек ей с ног всяко сшибить можно А потом бы в лес все вместе! Не догнали бы!
Дурак, устало махнул рукой Семён. Тогда бы всех сразу, пачкой, и повязали. Не может Изюмка бежать-то! Отец, понимаешь, у ней в вагоне остался! Сходи-ка лучше посмотри, народ на платформе разошёлся? Деда вынимать надо!