Талька испуганно засопел за моим плечом. Бакс зачем-то пригладил мокрые волосы и стал ожесточенно копаться в своей всклокоченной бороде.
- Здравствуйте, бабушка, - ни к селу ни к городу заявил мой сын.
Бабушка разлепила один глаз, оказавшийся неприятно хищным и цепким, оглядела всю нашу компанию и зашлась сухим, резким кашлем.
Я попятился, а в голову лезла всякая дурость, вроде «ты меня накорми, напои, в баньку своди... что там еще?.. самогону нацеди...».
Бакс открыл рот, закрыл его, снова открыл - и лучше бы он этого не делал.
- Что вы здесь делаете, женщина? - командирским тоном осведомился Бакс.
Бабка пожевала впалыми губами, заворочалась и попыталась оторвать голову от тюфяка.
- Помираю я... - натужно прохрипела она, и, после долгой паузы, добавила, - здесь...
Налет нервного хамства мигом слетел с Бакса. Он вообще- то парень отличный, с понятием, и безотказный до упора - но часто реагирует на ситуацию неадекватно, за что и страдает. Девушки в наше время не любят чрезмерно порядочных... впрочем, Ася его любила.
- Может, «Скорую» вызвать? - робко предложил Талька и стал озираться в поисках телефона. Что поделаешь, городской ребенок...
Пора было принимать волевое решение. Я приблизился к ложу, присел подле старухи - и меня поразил запах, стоявший у смертного одра. Чистый, прохладный запах ночного озера со спящими кувшинками и серебряным плеском рыбы... Странная ассоциация, совершенно не к месту - но тогда она не показалась мне странной. Я подумал, что в таком месте в голову и должны приходить ненормальные мысли, и тут же возникло ощущение, что все мы - и я, и Талька, и Бакс, и старуха - запутались в некоей бесконечной и туманной паутине, причем совершенно неясно, кто мы - пауки, мухи или сошедшие с ума туристы и выжившая из того же ума полудохлая Яга...
Ощущение мелькнуло и погасло, оставив после себя легкий холодок.
- Люди-то где, хозяйка? - мягко поинтересовался я, касаясь лба старухи.
Бакс и Талька придвинулись ближе, и мой сердобольный наследник опустился на корточки и тронул свесившуюся вниз узкую руку с синими старческими венами.
Бабка покосилась на Тальку, и я вздрогнул, увидев ее хищно-ласковый взгляд и костлявые пальцы, дернувшиеся в сторону и словно помимо воли хозяйки сомкнувшиеся на запястье мальчишки; и я еще подумал, что так, наверное, смотрит голодная рысь на свое потомство...
- Ушли люди... Сказано ведь - помираю я... вот и ушли... все... ушли, сынок... и вы бы уходили...
Она все держала Талькино запястье, слабо дергая плечом, будто пытаясь оторвать непокорные пальцы; и сухонькое старушечье тело внезапно напряглось, натянулось струной, связующей нитью между белобрысым мальчишкой тринадцати лет от роду и чем-то неясным, неведомым, что дрожью обожгло мне ладонь, когда я трогал бабкин лоб.
Я только никак не мог понять, откуда во мне это брожение мыслей и полное отсутствие брезгливости - а она-то должна была быть, уж я себя знаю...
Бакс потоптался и решительно двинулся в обход импровизированной кровати.
- Давайте-ка ее в дом перенесем. Слышишь, Энджи, берись с той стороны... под крышу ее надо, дождь ведь, а тут разворотили все не по-людски, гады, и смылись...
- Не надо под крышу, - шептала старуха, пока мы с Баксом бережно поднимали ее. - Не надо... под крышу... оставьте... черт вас принес, ироды... оставьте...
Голос прервался, и вся она сразу стала гораздо тяжелее.
- Она умерла, - с недетской уверенностью сказал Талька.