Смотри какая красота, Мелкая, смеётся Данилка, подплывая ко мне. В его правой руке жёлтый цветок кувшинки, на щеках ямочки, в глазах мальчишеский, озорной блеск. Мокрая чёлка потемнела и прилипла ко лбу.
Данька прикладывает кувшинку к моим волосам, вплетает стебель цветка в косу, удовлетворённо кивает, подхватывает меня на руки и выносит на берег. Шашлык выскакивает вслед за нами.
Как ты нашёл меня? спрашиваю.
Мы лежим на согретой солнцем траве, глядя в пронзительную синь полуденного неба. В воздухе звенят комары и гудят шмели.
Твой дружок- Русланчик раскололся, лениво отвечает Данька, проводя ладонью по моему животу. От чего, по телу разбегаются горячие, золотистые мурашки, и перехватывает дыхание. Он весьма талантливый парень, из него получится прекрасный маг. Хорошо бы ещё и Олеську твою образумить. Глупая девчонка никак не желает понять, что её дом это Корхебель. В любом другом месте, ей, как ведьме, жизни нет.
А почему раньше не пришёл? спрашиваю, качаясь на волнах удовольствия, впитывая в себя тепло, скользящей по моей коже, ладони.
Знаешь, Мелкая, Данька приподнимается на локтях, с насторожённостью вглядывается в лицо, будто что-то хочет прочесть. Уголок губ слегка дёргается вниз, выдавая тревогу и какое-то сомнение. Словно некая тайна была готова сорваться с языка, но усилием воли осталась внутри. И вот это сомнение, невысказанное, скрытое, запертое, неприятно колет в области сердца. Вот и первая трещенка на полотне идеально-написанного, солнечного счастья.
Как только ты исчезла, я тут же понял, откуда растут ноги, и конечно же, надавил на твоих друзей. Те, разумеется, с начала включили дурачков, но стоило припугнуть подвалом, как ребятки тут же всё выложили. Русланчик даже любезно предложил переправить меня к тебе. Однако, я спешить не стал. Решил дать тебе возможность родить малыша на большой земле. Ведь прийти за тобой я смог бы и после родов. Итак, Мелкая, ты ничего не хочешь мне рассказать?
Говорить тяжело, слова сухими. колючими, волосяными комками с трудом вырываются из горла. Каждая фраза причиняет боль, оставляя на, едва затянувшейся от ран душе, глубокие, кровоточащие царапины. Провонявшая перегаром и потом немытых тел квартира Полинки, тусклый свет в подъезде, оплёванные ступени лестницы, разрывающая на части боль, больничная палата, твёрдый голос доктора Самохиной, снежинки, настойчиво бьющиеся в стекло, серая, бездонная, раззявленная глотка пустоты, засасывающая меня.
И когда я прекращаю свой рассказ, Данила молчит. Не просит прощения, не рвёт на себе волосы, не клянётся в вечной любви. Он просто молчит, пристально смотрит, словно изучая, а потом, обнимает с такой силой, что становится трудно дышать. Нет, он не чувствует себя виновным? И боль той потери, что испытала я тоже не ощущает. Он знал, что этому ребёнку не суждено выжить, и теперь жалеет не его, не рождённого, не случившегося. Он жалеет меня глупую, наивную девчонку, возомнившую, что может жить, как все.
Нам нужно вернуться, обречённо произносит он. Прими свою судьбу, Илона. Да, мы не сможем стать родителями, такова участь всех магов. Но у меня есть ты, а у тебя есть я, и это уже немало.
Покровительственно целует в макушку. И в этом поцелуе, коротком, будто нечаянном, мне вновь чудится недосказанность, смущение. Так мать целует ребёнка, когда врёт ему, что отправляется с ним гулять, а сама тащит в поликлинику сдавать кровь из пальца. Так взрослые дети целуют своих престарелых родителей, когда, зайдя проведать, и посидев с ними несколько минут, собираются сбежать. Поцелуй лжи, извинения, горького стыда.
Вечер тёплый, напоённый ароматами мяты и ромашки, до краёв наполненный соловьиной трелью и комариным писком. Тают остатки заката, и по небу растекается лиловая мгла. Воздух тёплый и неподвижный. Мы то заходим в жарко-натопленное нутро бани, то выходим в предбанник, выпить воды из кувшина, отдышаться и послушать соловья, красные, весёлые, пропахшие дубовым веником. Целебные клубы пара, гуляющие по спине ветки, древесный дух, свойственный лишь деревенским баням, выбили из головы и души тревогу и глупые подозрения. Есть я, есть мой Данька, есть этот чудесный вечер и баня. А больше ничего и не нужно. Прошлого уже нет, будущего ещё нет, существует лишь настоящее, и оно прекрасно.
Не могу больше, смеясь произношу я, сползая с лавки. Пойду подышу.
Слабовата ты, Жидкова, качает головой Данька. А я, пожалуй, ещё парку добавлю.
Зачерпывает воду из ведра и опрокидывает ковш на камни. Те угрожающе шипят, и к потолку поднимается белый пар, густой и плотный, словно вата. Я с визгом выскакиваю в предбанник. Ну уж нет, в самоубийцы я не записывалась.
Слышу позади себя смех и хлёсткие удары веника по мокрой коже.
Сажусь на лавку, тянусь к кувшину с водой. В ворохе, поспешно сброшенной одежды, слышу гудение. Что-то настойчиво, с какой-то нервозностью вибрирует. Не знаю, что толкает меня, какой бес вселяется, но я бросаюсь к цветной куче наших тряпок и принимаюсь в ней рыться. А вибрирующий предмет торопит, требует, чтобы его нашли. Наконец, мои пальцы выуживают голубую каменную капельку переговорного устройства. Разумеется, принадлежащую не мне. Моя осталась на острове, на прикроватной тумбе. Сжимаю предмет в ладони, и тут же мой мозг прошивает голос, насмешливый, холодный, до идеальности прозрачный.
Ну что, Данька, нашёл эту дурочку?
Я тут же представила надменный взгляд льдистых глаз, поджатые в тонкую полоску губы на загорелом лице, слегка приподнятую чёрную бровь, указывающую на незначительность данного события.
Дурочка? Это она обо мне? проносится в голове, и я тут же ругаю себя за это. Переговорник транслирует мысли, и Натабелла их сейчас услышала. Услышала и поняла, что на другом конце я, а не Молибден. Но чёрт, как же это трудно ни о чём не думать!
Жидкова, какой сюрприз! восклицает физручка. Вот так Молибден! Вот так герой! Нашёл всё-таки! А ведь Крабич чуть было меня следом за ним не послал. Хотя, думаю, я ничего ему не расскажу. Пусть посылает. В конце концов, когда всё случится, я буду на материке.
Случится что? задаю мысленный вопрос.
А он тебе ничего не рассказал? фальшиво удивляется Натабелла. Хотя, таким, как ты правды не рассказывают. С ними сюсюкаются, их гладят по глупой головушке и держат за ручку, когда им страшно.
Ближе к делу! требую я. Дурное предчувствие расползается по телу, окутывая внутренности чёрным, ядовитым туманом. Меня прошибает ознобом, хотя на улице жара. Даже возникает мысль, отбросить переговорник прочь, однако я напротив, ещё крепче сжимаю его в вспотевшей руке.
Как хочешь. Могу и рассказать. Только потом не хнычь. Хотя, можешь и пореветь, мне плевать. Итак, ты свеча. Человек, который приходит в этот мир раз в столетие. И этот человек способен выполнить любое, даже самое безумное желание своего обладателя. А, чтобы стать обладателем свечи, необходимо эту свечу просто трахнуть. Вот так, наш Данилка стал обладателем. И когда он прикажет, ты выполнишь его желание. Выполнишь, и сгоришь, другими словами, сдохнешь. А знаешь, каково желание нашего Даньки? Спасти Корхебель!
Разрозненные детали пазла встают на свои места. Вот почему Молибден притащил меня на остров, почему заманил в свои золотистые сети, чтобы стать моим обладателем, хозяином. Чтобы использовать, а затем, убить. И вернулся за мной тоже по этой причине. Но разве можно так натурально играть, так изображать чувства? Хотя, может, он особо и не старался. Меня обмануть раз плюнуть.
Воспоминание, ослепительно-яркой молнией прошивает сознание, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Чёрт! А ведь я уже слышала и о свече, и о скорой гибели острова непосредственно от Крабича и Молибдена. Там, под тёмными сводами пещеры. Слышала, и не предала значения, посчитала бредом умирающего человека, дурацким сном.