Кто знает, что это было? Может быть, когда-то мне просто не хватило детства?
И я ринулся в свою сказку, я поверил в нее истово, всем сердцем, заставил поверить Юлю, мы играли свои роли, я плюшевого мечтателя-аристократа, этакого сибаритствующего гусара-бездельника, она развязного и диковатого тинэйджера, сюрреалистичное сочетание патриархальной принцессы и современной нимфетки. И ни разу мы не отступили, не оступились ни словом, ни взглядом, двое на острове грез, в нарисованном замке, в придуманном свете придуманного Солнца. И не нашлось бы такой силы страшно было даже подумать! прервать, одернуть, нарушить; течение несло, уносило, прочь, вдаль, вперед, к хорошему, навсегда Где-то позади, вне осталось прошлое, прежняя жизнь, неинтересная и глупая; новые горизонты манили неизвестностью, и было светло и радостно, грустно и тревожно, как в юности, перед первым свиданием. Что ждет там, дальше?
Иногда, просыпаясь ночью, я вглядывался в лицо моей возлюбленной кто она, кем была в той, прежней жизни? Сколько ей? Что общего с таким человеком, как я? В свете луны лицо Юли казалось незнакомым, загадочным. Мысли путались, рассыпались, я чувствовал, что схожу с ума, и каждый раз отступал, малодушно, балансируя на грани стыда и отчаяния. Одно могу сказать точно я любил. Может быть, впервые в жизни. Хотя, в языке нет такого слова, которым можно было выразить то, что я чувствовал. Вспоминаю и снова боль, горечь, восторг, грусть, жалость; дихотомия чувств, мыслей, смыслов. Абсолютное и слепое благоговение, острая, пронзительная нежность к долгожданному, обожаемому ребенку, и тут же, через стекло страсть к женщине, любовнице, восхитительно прекрасному телу. Стыд перед проницательным зрителем и признательность другу, сообщнику, сопереживателю, единомышленнику
И раз за разом трясина, грязь, пошлость, выдираю ноги, срываю маску, падаю на колени поверьте! ради Бога! все значительно тоньше, глубже, чем тривиальная похоть, мезальянс, выше омерзительной логики разницы в возрасте! И раз за разом проваливаюсь в эту бездну, и раз за разом сдаюсь; не в силах отыскать аргументы, принять решение, подняться, хотя бы в собственных глазах. В конце концов, просто не буду мучить себя, отдамся на волю течению: пусть все будет, как будет. Как должно быть
IV
Но, простите! Кажется, я слишком увлекся описанием собственных переживаний, а повествование так и стоит на месте. Простительная слабость одинокого, не избалованного вниманием человека. Проще говоря неудачника. Нет, конечно, неудачников в мире и без меня хватает, но я особенный, эталон. Первый кандидат в палату мер и весов. Вообще, можно просто приделывать частицу «не» ко всем эпитетам, обозначающим достоинства, и все это будет про меня. И это не шутка, не преувеличение горчайшая и чистейшая правда. В самом начале я упомянул о неслыханном везении. Конечно, данный термин был употреблен применительно к сфере исключительно материальной, предметам, можно сказать, приземленным, не имеющими ничего общего с какими бы то ни было душевным коллизиями. Хотя, как ни странно, явился именно их следствием в совпадения, случайности я не верю. Все началось с появления в моей жизни Юли, впрочем
Кажется, я уже говорил, что бизнесмен? Кроме того, что неудачник. Забавное сочетание, не правда ли бизнесмен-неудачник, в этом контексте все случившееся и тем более невероятно, немыслимо. Так вот. Бизнес мой, если можно назвать так скучливое и (и потому?) безысходное ничегонеделание, которому я посвящал время с 9.00 до 17.00 с понедельника по пятницу, вдруг пошел в гору. Выгодные контракты, до этого исправно утекающие к конкурентам, теперь стали доставаться мне, заказы и предложения, существующие до сих пор как виртуально-иллюзорные абстракции, совершенно неожиданно материализовались звонками и письмами; в офисе, до этого больше похожем на приемную похоронного бюро, стало шумно и многолюдно. Дела поправились, банковский счет ежедневно пополнялся суммами со многими нолями; за сравнительно короткий срок я превратился в крупного предпринимателя, олигарха местного значения. Стал популярен, даже сделался медиа-персоной. Да, да! Участвовал в теле- и радиопрограммах, давал интервью; встречи со мной искали люди, о которых когда-то я мог только мечтать. Мое присутствие на всевозможных совещаниях, заседаниях или торжествах стало обычным делом, иногда даже просто обязательным, не проходило и дня, чтобы я не восседал в каком-нибудь президиуме или совете, или жюри. Знакомством со мной дорожили, визитки мои расходились как горячие пирожки. Но и это еще не все. В это трудно поверить, но я даже выиграл в лотерею! Не Бог весть какие деньги, но сам факт того, что даже банальный прямоугольник картона, и тот в моих руках может принести выгоду, приятно щекотал самолюбие.
Мир закружился радужной круговертью, будто в волшебном калейдоскопе складывая дела, слова, события, всю пеструю кутерьму жизни мозаиками удачи, успеха, побед; уже не надо было напрягаться, нервничать, доказывать и добиваться, все падало в руки само собой. Вымысел и реальность пенились в сознании хмельным пуншем, жизнь превратилась в сказочный карнавал, бесконечную фиесту с фейерверками, путешествиями, приключениями. Все спуталось, смешалось, размылось, уже не понять было наяву все это или во сне; лето пролетело в безудержном, горячечном угаре. В памяти остались какие-то обрывки, осколки пикники, круизы, поездки; было море, рассветы, закаты, удовольствия, наслаждения, любовь, наверно, это и есть счастье?..
Но всему приходит конец. Я и оглянуться не успел, как дни стали блекнуть, сжиматься, ночи наполнились зябкой прохладой; тут только я опомнился, словно очнувшись от долгого фантасмагорического морока, изумленно обернулся вокруг. Перед глазами еще висели клочьями сна беспечные дни и ночи, еще плыли фантомы эскапад и безумств, но явь все сильней и сильней теснила их; неясная, необъяснимая тревога давила сердце. Что-то было утрачено, утрачено горько, безвозвратно; большое, сильное, яркое умирало, рядом, на глазах. И нечем было помочь, и ничего, ничего нельзя было сделать; будто на чужую, на незнакомку, смотрел я на свою возлюбленную. Нет, я все еще любил ее, готов был отдать жизнь и душу, но с каждым днем все холодней и холодней становились ее глаза, все больше и больше отдалялись мы друг от друга. Месяцы безудержной праздности, эйфории выпили, иссушили, мы привыкли к любви, привыкли к счастью, мы пресытились ими. Проклятая человеческая природа! Жадная и завистливая, на самом деле она слаба и ленива, она ничтожна перед лицом абсолютного и совершенного.
Я задыхался, хватал пересохшими губами разреженный воздух раскаяния, молил об отсрочке, о коротенькой, пустячной передышке все было напрасно. Где-то там, в небесах уже был вынесен вердикт; давняя знакомка, надменная и капризная Фортуна смотрела уже в другую сторону кому интересны неудачники! И можно было сколько угодно стенать и рвать волосы, рыдать и посыпать голову пеплом, все было кончено, кончено окончательно и бесповоротно; сказка близилась к финалу. Иссякли, сделались пошлыми и несуразными роли, стало стыдно и неловко, будто нас застигли за чем-то низким и предосудительным. Подавленно, обреченно ждали мы последнего в этой драме действия прощания. Я не мог не понимать, что оно будет, непременно, неминуемо, но надежда, глупая, безрассудная надежда все еще теплилась, никак не хотела уходить, не могла смириться. Надежда. Последний приют безысходности, фантомная боль счастья