Он покачал головой.
Нет.
Что нет?
Умереть не получится. По крайней мере в ближайшем обозримом.
В горле пересохло, заплясали огненные с фиолетовыми разводами кляксы.
Это почему же?
Он пожал плечами, улыбнулся грустно, устало; неожиданно стало (вот же черт!) виновато, тревожно.
Не сможете. Не та фактура. Такие как вы живут прочно, основательно, корни пускают глубоко. Кроме того, может сработать еще и так называемый закон подлости, это когда назло и наоборот. И закончится все, улыбка снова стала жесткой, ледяной, общей палатой, процедурами, капельницей, клизмой
Муть отхлынула, я с тоской посмотрел на него. Зачем разыгрывать этот спектакль, зачем тянуть время? Раны бередить зачем? Элемент игры, профилактическое кровопускание? И ведь остается, прячется что-то недосказанное, темное, фальшь
А вы злой.
Увы, нет, просто повидал многое, многое знаю. Все болезни и больные похожи друг на дружку, подвержены тем же законам
Решимость растаяла, надломилась весенней сосулькой.
И что же делать?
Он придвинулся, заговорил мягко, задушевно слова уже не жгут, не ранят:
А, может, просто хватит фантазировать? Может, пора взглянуть правде в глаза? Никакая ваша Юля не мечта, не Богиня (он что, мысли мои читает?), и никуда она не пропадала. Просто ушла от вас, вот и все. И вы не герой, и фантазии ваши банальное бегство от действительности. В которой вы, увы, не состоялись, и которой нет-нет, никакого сарказма испугались. И все это отсюда, со стороны отнюдь не кажется трогательным и романтичным; вы уж извините, из возраста Ромео вы давно вышли. Короче, налицо банальное падение, саморазрушение, деградация. Умного и сильного вчера еще человека, мужчины, гражданина
Он оборвал монолог, и я будто поплыл в тишине, в прозрачной, инертной невесомости, полупрострации. Тщедушный гнев сменился тоской и безысходностью, спазм сжал горло. Неожиданно я почувствовал себя на мартовском льду, посредине реки снежная гладь во все стороны, потерянность, незащищенность, пустота
Вы не понимаете, слезы жгли, душили (да что это со мной!), мне нужно побыть одному Я не могу так Это предательство хотелось прижать ладони к лицу, погрузиться в привычное горькое, острое, кромешное, и в то же время пустота угнетала, давила; я ждал его слова, его голос он уже стал частью, необходимостью, условием; я не мог, не умел, не хотел быть без него. И он вынырнул, подхватил, увлек, глубокий, завораживающий, зовущий
Предательство? Никакое это не предательство, пустота подернулась патиной, текстурой надежды, просто самосохранение, если хотите обновление, ренессанс; возвращение к жизни. Да, жизнь трудная, местами мстительная, но незлопамятная, забудет, простит, мало ли, убежать хотел, испугался, маленький, глупый, бывает. Но нужен залог, доказательство лояльности пара-тройка адекватных решений, благоразумных поступков. Например, выбросить из головы весь этот фантасмагорический бред, все эти мечты о смерти, этот несуществующий, иллюзорный мир. Отыскать, в конце концов, эту вашу Юлю, настоящую, материальную, одним фактом ее существования, отражением на сетчатке стереть из памяти фантом Очаг боли и бессилия, метастаз безысходности
Он говорил что-то еще, но я не слушал, не слышал; мысль рванулась, к воздуху, на свет, глоток, еще вот оно, ну вот же!
Отыскать? осколки, разрозненное соединились простым и ясным, затеплились розовым, горизонтом. Говорите! Говорите же! Вы сплетете для меня эту историю?
Голос улыбнулся, глаза поплыли рядом, мягкие, чистые, добрые.
Конечно, почему нет! Злой волшебник похитил прекрасную принцессу по имени
Юля
Конечно-конечно! Юля! И вам нужно ее освободить
Да Да Освободить
Все скользило, утекало, мимо, сквозь, где-то далеко жили, кружились слова: Юля, освободить Да, да, все так, все правильно Давно нужно было, самому И все-таки, что-то останавливает, держит, саднит, горечью, тревожным.
А я я справлюсь?..
Откуда-то сверху и отовсюду ласковый взгляд, вкрадчивые интонации.
Конечно Неудача исключена, все учтено, каждый шаг под контролем
И когда это все можно будет устроить?
Да прямо сейчас, если вы не против, конечно Чу-чу-чу! Не надо так переживать. Всей процедуры час, не более. Проснетесь, будете как огурчик.
Час, огурчик Легко ему говорить
Так, встаем, встаем Вот сюда, пожалуйста
А куда мы идем? К Юле?..
К Юле, к Юле К ней, к кому же еще Так, секундочку, уберем нашего друга
А что это с ним? Он спит?..
О, Господи! Не обращайте внимания, попросту пьян. Такая реакция организма на алкоголь Сапожник без сапог
Сапожник без сапог
Да-да, именно Сапожник Так, сюда Осторожно, ногу Так
Сердце прыгнуло, провалилось куда-то вниз, в плотное, глухое, в бездну. Голова закружилась, налились слабостью, дрогнули мелко колени, низко, со дна муть, оторопь, страх нет! нет! только не здесь! не сейчас! В другой раз, в другой день, когда-нибудь потом, где-нибудь, как-нибудь пожалуйста! прошу! умоляю!
Кто-то склонился, смотрит, глаза два черных колодца, мгла, хлябь, омут.
Глупости! Все глупости! Помните? никогда и нечего не бойтесь! Вы же хотите найти Юлю? свою Юлю? Победить злого волшебника? Стать королем? Решайтесь! Да? Отвечайте, да? напор, сила, власть; маленькие, с игольное ушко зрачки. Да? голос взлетел, упал откуда-то сверху; рядом, вскользь, мимо, со всех сторон гулкое, многократное, эхо. Да? Да? эхо пульсирует, то приближаясь, то удаляясь, зрачки двигаются, пульсируют вместе с ним. Да? Да?
Да, выдавил я, и что-то грузно перевалилось через поручни, корабль мягко и плавно отчалил.
Все стихло; где-то вдалеке ожило невидимое фортепиано, тихие, неуверенные аккорды взлетели, закружили, обволакивая, убаюкивая. Пальцы едва касались клавишей, инструмент негромко вздыхал вслед уходящему берегу, томно перекликались регистры, переплетая звуки в неясной, нестройной мелодии. Мелодия росла, ширилась; вот добавилась еще нота, еще одна, теперь мелодия стала объемной, сильной раскидистая крона, полноводная река. Вот она рванулась, хлынула широко и вольно смыты границы, раздвинуты пределы и я растворился в ней, стал ее эхом, продолжением послушный и благодарный гомункул, крохотный осколок великого огромного целого. Восторг, нежность, гордость переполнили, слились в экстазе безграничного, абсолютного, непререкаемого; я замер в хрустальной колыбели, в серебряной паутине сладостного и томного, ожиданий.
Вдруг все изменилось. Смутная тревога, беспокойство мелодия подернулась стремнинами пассажей, омутами пауз, минуя andante и allegro, взвилась в presto, и последующее стремительное падение в largo едва не погубило меня, обрывая в лохмотья сердце, загоняя пульс в штопор, сознание угасало, я едва мог воспринимать происходящее. Словно зверь в клетке, мелодия металась в тесном проеме, и я метался вместе с ней, сгорал между небом и землей, между жизнью и смертью; блаженство сменялось болью, счастье отчаянием. Чувства сбились в невнятный, спутанный клубок, не хватало воздуха, я задыхался, в конце концов, опустошенный, обессиленный, провалился во тьму, и не было больше ни горя, ни радости, ни страха, ни сожаления, не было ничего только я и пустота, я и эта вязкая, медленная смерть
Время остановилось, пространство выскользнуло из границ, вяло, безнадежно я пытался почувствовать хоть что-нибудь, искал и не находил себя. Где-то вдали умирала мелодия, безумные всплески затихали слабыми отголосками, а я погружался в небытие, в его неподвижное, ледяное равнодушие, я тонул, словно через стекло иллюминатора, из жизни наблюдая за самим собой. Холодно и отстраненно сканируя бесполезные рефлексы, различая невнятные ощущения я был по ту сторону, один на один с вечностью. Мы были равны, тождественны с ней, уравновешивали друг друга, как два полюса, два разнонаправленных потенциала, и в мгновенных, неуловимо обезличенных трансформациях, во внезапных и полуобморочных вспышках осязания я чувствовал ее и свою вневременность и бессрочность, величие и ничтожность, с ней вместе плыл, властвовал, простирался, умирал и воскресал; я сам был вечностью.