Семен не спешил.
Каждому, наверное, человеку довелось хотя бы однажды испытать внезапную, безотчетную уверенность и совершить в тот миг неповторимое действо не раздумывая открыть книгу на нужной странице или щелчком пальца послать окурок точно в маленький круг урной не размышляя и не стараясь. Семен стоял у края стола, возвышаясь над сидящими перед ним партнерами-соперниками, и намеренно ждал этого мига безотчетной уверенности.
Семен слышал раздраженные восклицания сослуживцев, совершенно неизвестных ему еще незнакомых солдат, «Тащи! давай. Что стоишь?» и сосредоточенно ждал. Он навис над картами, замер.
Постепенно голоса смолкли. Семен водил рукой над картами, ища ту одну. Уверенность его росла. И чем больше росла его уверенность, тем слабее опустошеннее становились они. Настал момент, когда они сидели, не понимая, что происходит. Уверенность достигла предела, словно пронзила, и Семен взял карту. Поднял. Даже не глянув на нее, он проносил карту мимо каждого лица сидящих за столом сослуживцев, уверенный, что это валет пик, «Вот она!»
И только после посмотрел карту сам.
Да!!! Это был валет пик!
Семен хохотал безудержно, упиваясь восторгом.
Люди почему-то решили, что они добрые. А что значит «добрые»? Если монстр хочет откусить Вам голову, не ждите, открутите ее себе сами, протяните ему, «На! Кушай». Вдруг он действительно голоден? Вы добры?
В армии хорошо жилось одному только человеку. Его звали Саша Свинарь.
Саша Свинарь был добр.
Саша был небольшой и ладный. С небесной синевы глазами, будто опаленными солнцем ресницами, светлыми волосами и радушной улыбкой. Улыбкой, которой в армии быть нельзя.
Саша Свинарь стрелялся. Пуля прошла в миллиметре от сердца. Его спасли. И он начал жить. Саша лучше всех в части играл в уголки и шашки и когда проигрывал, улыбался. Семену странна была и приятна улыбка Саши. Саша гулял по части, поднимаясь с рассветом, когда все еще спали. Повара находили для него что-то вкусное. Он всем платил своей улыбкой. Кроме офицеров, но и те знали, что он не их.
Он не служил, он просто жил.
Саша был свободен.
ГЛАВА 6
Окончился срок, Семен возвратился домой из армии и ошалел от восторга вся жизнь принадлежит только ему! Никто никогда не скажет ему, что он должен делать. Он сам будет решать куда идти и что делать! Он будет спать до немоты в теле. Сколько угодно может стоять под теплым душем, вода льется только для него. И Солнце сияет для него.
Семен купил себе джинсы. У Аркаши. У Аркаши можно было купить все в его институте учились студенты из всех стран мира. У Аркаши были джинсы, были связи, знакомства, контрамарки на любые спектакли, каждый вечер веселые компании, несусветные идеи и безудержный цинизм. Еще у него была обожаемая девушка родом из загадочной непонятной Венесуэлы. Она почти не говорила по-русски, он совсем не говорил по-испански, но иногда Аркаша, забывшись, вторил ее гортанному, гудящему низко, как гул ветра в горах голосу, «БЭНЭЗУЭЛЛА»
Аркаша присел, раскинул руки и, приветствуя Семена, проскрипел, сверкая ядреными зубами,
КАР-Р-РАКАС, ДРУЖИЩЕ!!!
Летели радужные дни. Семен проснулся удивительно выспавшимся. Сразу встал, умылся, натянул джинсы, оделся и вышел на залитую солнцем улицу. У Семена теперь были джинсы, но не было денег. У него были блокнот и карандаш, желания и настроение. Он думал, что все знакомые и встречные люди разделяют его желания и настроение. Он шел по улице и улыбался.
На перекрестке улиц работала палатка моментальной денежной лотереи. Две худые старухи с испитыми лицами стояли у открытого окошка, скребли мелочь в жестких ладонях и спорили друг с другом. Они не сомневались в проигрыше, но не пойманная птица в глубине души представлялась им важнее не выпитого вина.
«Интересно!», подумал Семен о еще не выигранной им десятирублевке, «Положу я ее в карман, или проиграю?»
Он решительно подошел к киоску.
Смотрите бабки. Как надо червонец выигрывать!
Семен легко отодвинул рукой невесомых старух, рассмеялся и протянул в окошко рубль.
Да ну тебя, сынок! Ерунду болтаешь.
Семен развернул, как фантик купленный билет и сунул в нос подслеповатым старухам,
На те. Вот!
Бабки вытянули шеи «10 рублей»!
Еще 10 билетов, еще 2. Бабки смотрят ему вслед и протягивают в окошко рубль. У него по-прежнему нет денег, но и он ничего не должен судьбе.
Семен не был приспособленным человеком. Он был безыскусен и прост. Когда от него ждали жаркой лжи, он говорил смешную правду. Он многих раздражал. Но была одна девочка. И он спрашивал ее: «Как ты думаешь?», а она с неизменной улыбкой отвечала, «Ты мужчина, тебе решать».
Души их озарились теплом дорожащих друг другом людей. Но не видел Семен тепла и света. Не мог он ценить дарованного ему счастья. Покорность ее он принимал за растерянность, а тихость ее светлого мира за нерешительность.
Пошел дождь. Не просто дождь, а замечательный летний ливень. Пошел и кончился, и налил огромную лужу. Лужу похожую на пруд. Семен подхватил девочку на руки. Он пронес ее уже половину огромной лужи, и руки ее обвивали его шею все крепче. Но на середине лужи в самом ее центре Семен оступился. Они сели в лужу и не рассмеялись. Девочке нравился Семен, когда он был нерешительным веселым студентом. Сейчас в нем зрело темное желание. Было холодно.
В детстве и юности чувства живут сами, не зависимо от желаний человека. Дети очень ценят способность хохотать всем сердцем, откинув голову и прикрыв глаза. Они эту способность безошибочно угадывают даже в очень грустном человеке. Семен эту способность потерял. В нем набухал, чернел, тяжелел эгоизм. Девочка была красивая умная и чистая и, еще, очень взрослая. Девочка заплакала.
Хрустальный замок доверья хрупок и тверд. Он возвышается до небес. Достаточно одного неосторожного движения, слова, мысли, замок начинает рушиться. Его падение продолжается вечность. Мириады солнц, восторг, восхищение блистают в его мерцающих осколках. Замок нельзя построить вновь. Может быть, через много лет вы посмотрите на замок и обнаружите, что его нет. Что он весь лежит у ваших ног и осколки в пыли. На его месте за ним откроется зияющая пустота. И как знать, может быть, пустота окажется притягательнее колдовского замка.
Было раннее летнее утро ясное тихое. Пробудившись в его прозрачном жемчуге, Семен открыл глаза. Семен лежал, всматривался в безмолвные предметы, наполняющие комнату. Комната этим утром не казалась уютным тесным мирком. Она обретала рельефную плотность. В дальних ее плохо освещенных углах притаилась тишина. Вещи перестали скрывать обособленную самостоятельность и жили каждая своей жизнью. Пыль на графине стала его, графина пылью. Фарфоровые слоники, ранее бессмысленно расставленные на серванте, сейчас шествовали обремененные каждый собственной судьбой. У каждого слоника были свои отметины времени царапины, отколотый хобот, еле приметные чернильные пятна на спине оттого, что маленький Сема старался сделать из слоника божью коровку.
Мир ожил.
Новое чувство подняло Семена с постели. Оно преследовало его, когда он причесывался. Отражение жило собственной жизнью. Он не мог отождествить себя с человеком, глядевшим на него из зеркала. Себя Семен мог видеть сейчас только изнутри, как человек, стоящий в светлый день у открытого окна воображает за спиной темную комнату. Он ощупью пробирался, искал из нее выхода.
На улице было безлюдно. В предчувствии жаркого дня люди уехали из города, а оставшиеся прятались от разгорающегося ярила. Семен пошел в парк. Он устроился в тенистой аллее на скамейке с журналом и блокнотом для рисования. Не смотря на ранний час в лесу не было прохлады. На одной из скамеек сидела девушка. Семен стал рисовать ее.