Если бы дворец был обычным, наземным, мой чин назывался бы камер-юнкерским. В парящих дворцах же вместо камер-юнкеров служили стюарды, выполняя, по сути, те же самые обязанности. Любопытно, но подобное изменение названия чина коснулось только камер-юнкеров, все остальные придворные чины сохранили свои прежние название. По крайней мере, на данный момент.
Из этих размышлений меня вывел Тарас, который за годы со мной начал чувствовать, когда я сплю, а когда бодрствую.
Барин, завтракать сервирую, полуспросил он.
Я махнул рукой, мол, давай, сервируй. На часах было тринадцать часов.
Дальнейшие эксперименты с Яром я хотел отложить до темноты, чтобы полетать, не опасаясь чужих глаз. Я решил скрывать свои проснувшиеся способности, по крайней мере, до тех пор, пока не выясню, навсегда они вернулись или нет.
Новости сообщали, что молодой княжич Гуриели был найден в море, утонувшим во время спасения рыбака. Ни о каком расследовании ничего не упоминалось, меня это успокоило, но только отчасти. Я не вчера родился и понимаю, что на публику никто сор из избы выносить не будет и что вполне возможно проведение внутреннего расследования. Хотя бы даже только для того, чтобы род Гуриели спал спокойно.
Погружённый в эти мысли, я пил кофе, к которому я пристрастился здесь и который Тарас варит по Константинопольскому рецепту. Как вдруг новая идея посетила мою голову. Я подошёл к лестнице на первый этаж и крикнул вниз:
Тарас, брось мою доску в пикап: поеду на море!
Щас, Матвей Михайлович, сразу плавки захвачу! послышался ответ дядьки.
Нет, я хочу поехать один! снова крикнул я.
Через несколько минут я уже спускался к производимому в Сибири пикапу. В такую жару сибирская свежесть его прекрасного кондиционера была как раз кстати. Моя калифорнийская доска с изображением солнца уже ждала меня в кузове.
Усевшись за руль, я подстроил машину под себя после Тараса, который был ниже меня ростом. Путь мой лежал в укромное место за городом, которое я заприметил ещё давно.
Через полтора часа я был на месте. Потраченного на дорогу времени было жалко, но, раз я решил скрывать свой внезапно вернувшийся Яр, нужно было использовать его вдали от лишних глаз.
Глава 3
Я решил попробовать один приём из сёрфинга, который доступен только тем, кто владеет Яром или Ярой, если это девушка. Технику выполнения я, как интересующийся темой, в теории знал, поэтому оставалось только подключить резервуар.
Волны были небольшими, но под мою задачу подходили. Поначалу у меня ничего не получалось, но в какой-то момент я почувствовал некий внутренний баланс и исполнил приём почти в совершенстве!
От радости, я позабыл о планах полетать ночью и катался несколько часов, опомнившись только тогда, когда израсходовал весь свой Яр. Я понимал, что он скорее всего не вернётся. Но моё мнение было таково, что нет никакого смысла всю оставшуюся жизнь беречь половинку резервуара, которую нормальный человек восстанавливает за сутки. Лучше уж с удовольствием её потратить.
На обратном пути я поразмыслил над тем, нужно ли рассказывать отцу о том, что произошло с Гуриели и о том, что ко мне возвращался Яр, в частности. Для меня это означало конец спокойной жизни, таскание по обследованиям и, возможно, новые угрозы моей безопасности с целью вызвать во мне ещё один прилив Яра.
Учтя эти факторы, я сделал вывод, что отцу звонить не буду, а буду молчать до последнего. Дальнейшие события показали, что это было верным решением.
Когда я приехал домой, меня встретил взволнованный Тарас. Он вырос в доме моего отца, Михаила Мартынова, а потому побаивался его по старой памяти. Перед самим же князем Юрием Мартыновым, моим дедом, он просто впадал в транс, как мышь перед удавом.
На самом деле, змеи не гипнотизируют свою добычу, но эта расхожая фраза хорошо иллюстрирует отношение Тараса к моим отцу и деду. Причём, оба они к прислуге всегда относились хорошо, дело было, вероятно, в самой ауре их властности и силы.
Матвей Михайлович, батюшка ваш здесь. Наверху ждут, прошептал он.
Я кивнул и отправился по лестнице наверх.
Это было нетипично для моего отца, вечно занятого то политикой, то деловыми переговорами, связанными с принадлежащими нам предприятиями, а чаще всего всем вместе.
Здравствуй, отец, сказал я, входя в комнату.
И ты здравствуй, Матвей, ответил отец. В комнате он был один. У нас мало времени, присядь.
Я сел.
Ты знаешь о том, что вчера, во время твоей смены во дворце, утонул княжич Гуриели? не то спросил, не то сказал Михаил Мартынов.
Я видел в новостях, кивнул я.
Сейчас люди Его Императорского Величества опрашивают всех, кто там был. Неофициально, разумеется, сказал отец, ты знаешь, что-нибудь об этом?
Нет, ответил я.
Не смей мне лгать! хлопнул по столу отец. На камерах видно, как ты входишь в ту же комнату, где были Гуриели и эта
Он замолчал на секунду, вспоминая.
Фрейлина Аматуни!
Я молчал.
Мы сейчас поедем к князю Мартынову, там будет человек императора, тебе придётся отвечать на его вопросы. Ты понимаешь это? спросил отец. Только влияние твоего деда, и то, что ты Мартынов, позволяет нам неофициально беседовать с этим человеком, а не тратить десятки тысяч рублей на адвокатов, чтобы отмазать тебя от тюрьмы где-нибудь под Новониколаевском.
Как будто вы не рады были бы избавиться от меня таким образом, не удержался я от ядовитого замечания.
Молчать! гаркнул отец. Несмотря ни на что, ты мой сын, Матвей. Тебе есть, что мне рассказать?
Ну, что я могу рассказать, отец? Ты думаешь, я убил его? горько усмехнулся я. Я, пустышка Матвей? Княжича?
Нет, конечно, Матвей, понурился отец, конечно, ты не мог
Признайся, отец, а ведь ты был бы рад, если бы у меня вдруг обнаружилась сила, и выяснилось, что я убил его в стычке? Не пожалели бы со старым князем денег и обещаний, чтобы я легко отделался, выставили бы как дуэль чести? В конце концов, кто такие Гуриели против Мартыновых в глазах Его Императорского Величества и всего высшего света
Отец задумчиво посмотрел на меня.
А пожалуй, что и так, сын, протянул он. И спросил с надеждой: А что, обнаружилась?
Нет, покачал я головой, конечно, нет. Я пуст, как всегда.
Я знаю, что у покойного нет никаких внешних повреждений, кроме полученных от удара об воду уже после смерти. Вскрывать его князь Гуриели запретил, а после внешнего осмотра патологоанатомы заявили, что, скорее всего, он умер от ярового шторма, сказал отец. Значит, он умер, выпустив больше Яра, чем мог себе позволить.
Ну так не я же ему сопротивлялся и не фрейлина Аматуни, поднял я бровь, как бы приглашая отца вместе посмеяться над глупостью подобного предположения.
Да, это верно, пожал плечами отец, так что же там случилось?
Я не знаю, начал врать я, я услышал какие-то вскрики, мне показалось, что нужно вмешаться, я вошёл и увидел княжича возле окна. В следующее мгновение он уже летел вниз.
Это правда? подозрительно произнёс отец.
Да, кивнул я, ну, подумай сам, какие ещё варианты.
А что, если я тебе скажу, что фрейлина Аматуни, заявила, что ты убил его? резко спросил отец. Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Он продолжил: Характер княжича Гуриели был всем известен, ему ничего не стоило начать ссору, особенно, если ему помешали добиваться взаимности от юной фрейлины.
Конечно, я знал Елизавету Георгиевну меньше одной ночи, но я не мог поверить, чтобы она такое заявила, даже под давлением, особенно после вчерашнего. С другой стороны, что я тогда знал о давлении? Вечер этого дня открыл мне глаза на многое в вопросе получения информации от людей, попавших под подозрение.
И как же я это сделал? Щит выставил такой, что Гуриели, силясь его пробить, погиб от ярового шторма? со всей возможной иронией спросил я.