И надпись, и это послание. Бунин пытается убедить меня, что папа плохой. Это его люди скопировали подпись, нашли актера, смонтировали файл с дядей Сеней. Нос, небось, и монтировал, а Алиса стояла рядом и ржала как лошадь. И Илья… Я сама виновата – они считают меня тупицей. А вот нет! Марусю Гумилеву просто так не купишь! Надо поскорее выбираться отсюда. Хоть бы на базе ученых были люди…»
С этими мыслями она высунулась из короба и огляделась. Небо затянули сплошные серые облака. Вокруг расстилалась равнина, покрытая высокой пожухлой травой и камышами. Кое где блестели ржавые лужицы. Уф топтался поодаль, задрав голову и шумно принюхиваясь.
– Мясоглотоф нету, – прогудел ёхху. – Уфли. Будем отдыхать. Белый гора близко. Скоро дойдем. Уф…
– Вот и хорошо, – обрадовалась Маруся.
– Тфоя фетки собирай, – распорядился Уф. – Моя огонь зажигать. Еда фарить. Тфоя горячий фода пить. Хорофо. Нрафится?
– Нрафится, – улыбнулась девочка и пошла к ивовым зарослям – если в окрестностях и имелись пригодные для костра ветки, то только там.
Она забрела в трескучую чащу, выискивая сучья потолще, пошарила взглядом по усыпанной узкими листочками земле, подняла глаза и отчаянно закричала: прямо перед ее носом с корявого ствола вековой ивы скалил зубы позеленевший человеческий череп…
Эпизод 4
Белая гора
1
Испугавшись собственного крика едва ли не больше жуткого черепа, насаженного на сук, Маруся попятилась. Ее замутило от ужаса. Горло сдавило, стало нечем дышать.
Паническая атака!
– Сто, девяносто девять, девяносто восемь…
Уф бесшумно появился рядом, неодобрительно ворча что то себе под нос. Гигант передвигался как привидение – ни одна ветка не шелохнулась. Маруся в отчаянии уткнулась лицом в рыжую шерсть, закрыла глаза.
– Тфоя плохо, – прогудел ёхху. – Тфоя бояться. Не хорофо…
– Девяносто семь, девяносто шесть, – продолжала шептать Маруся.
Проклятый череп!
Огромная ладонь Уфа опустилась на голову девочки.
– Тфоя не думать. Уф… Тфоя видеть птифка. У у у у… У у у у…
Уф то ли запел, то ли загудел в нос, очень тихо, но в то же время мощно. Маруся нашла в себе силы сквозь накатывающие волны одури удивиться словам ёхху: «Легко сказать – не думай… И причем тут птичка?»
Ладонь гиганта была теплой, даже горячей. Потом он взял Марусю на руки, как маленькую, продолжая напевать:
– У у у у, у у у у…
– Девяносто пять, девяносто четыре…
Птичку она увидела как бы против своей воли. Просто перед внутренним взором появилась какая то крылатая кроха, смешно потрясла хвостиком и принялась летать туда сюда, выписывая в воздухе кренделя. Маруся так увлеклась этим высшим птичьим пилотажем, что забыла про счет.
И про панику.
Ей стало тепло и уютно на руках у гудящего ёхху. Уф словно включил внутри себя сабвуфер – у у у, у у у, у у у у…
Птичка кувыркнулась через крыло и пропала. Гудение смолкло. Маруся открыла глаза.
– Тфоя хорофо? – с тревогой спросил Уф, заглядывая девочке в глаза.
– Очень хорошо. Поставь меня на землю, пожалуйста, – тряхнула челкой Маруся и спохватилась: – Так ты умеешь останавливать панические атаки? Да тебе цены нет!
– Моя знать: когда плохо, надо смотреть птифка, – развел руками гигант. – И петь. Вот так: у у у у, у у у у…
– О, это была песня, – рассмеялась Маруся, а про себя подумала: «Ничего себе! Этот чебурашка может загонять адреналин обратно. Не зря, ох, не зря его мама изучала! Интересно, что бы сказал папа, если бы я привезла Уфа в Москву? Правда, наверное, у меня его сразу отберут – академики всяких наук и журналисты налетят, как мухи на… повидло».