«Трам-пам-пам-пам… жизнь продолжается. Красивая, легкая жизнь…»
Всего лишь четыре месяца назад подписан был Версальский договор, а в ноябре экспресс пустили по обычному маршруту. Словно не случилось вызванного войной пятилетнего перерыва в сообщении. Словно все шло как прежде — размеренно, предсказуемо и спокойно. Словно от голода, нищеты и революций не умирала старая Европа, время от времени утешаясь недолгими перемириями. Так смертельно больной благодарно встречает улыбки родных, хотя те уже заранее переговорили со священником, заказали гроб и поделили наследство.
Это был первый послевоенный состав, совсем небольшой — состоящий из трех пассажирских пульманов плюс ресторан. Гостиную с камином, библиотекой и ломберными столиками на этот раз решили не цеплять в целях экономии и с учетом того, что храбрецов, готовых отправиться в небезопасное путешествие, оказалось немного. Дорога от Парижа до Константинополя поздней осенью 1919 года мало подходила для развлекательных вояжей. Албанские и македонские повстанцы, румынские разбойники, турецкие бандиты и кемалисты в любой момент могли атаковать поезд, и до прибытия властей пассажирам пришлось бы заботиться о себе самим. Еще до того, как состав тронулся с Восточного вокзала, пассажиров предупредили о возможных неприятностях, рекомендовали мужчинам не расставаться с оружием, а дамам не переодеваться на ночь. Впрочем, дам в поезде было не так уж много — две эксцентричные американки преклонных годов, супруга католического миссионера, намеревающаяся из Константинополя немедленно плыть в Тунис к мужу, и ее подруга — немолодая английская леди с необыкновенно живым, проницательным взглядом серых глаз, путешествующая ради удовлетворения любопытства. Была в поезде еще одна дама — сопровождающая арабского шейха. Несмотря на то что сама она представилась его «стенографисткой и переводчицей», внешний вид и манеры дамы не оставляли сомнения в истинном роде ее занятий. Слишком фривольные и дорогие наряды от Мадлен Вионне, избыток украшений, громкий смех и легкость, с которой она принимала сомнительные мужские комплименты, позволяли однозначно отнести пассажирку к девицам определенного сорта.
Красавчик Баркер заметил ее, едва они с Малышом устроились за самым неудобным, но зато и самым незаметным столиком в углу. Заметил и ухмыльнулся. Он сразу оценил стоимость мехов, жемчугов и самой дамы. В заведении толстухи Бет таким красоткам полагалась отдельная комната с альковом и гардеробной, а на тумбу возле кровати для клиентов выставляли бутылку приличного пойла. Да, это была дорогая девочка. Из тех, что не засиживаются даже в лучших борделях, но быстро переходят в содержанки и, если повезет, подолгу собирают урожай с похотливых богатых стариканов. Этой кошечке здорово повезло: сидящий напротив нее араб выглядел минимум падишахом, а перстни на его смуглых нервных пальцах запросто можно было бы обменять на государственную казну какой-нибудь Болгарии или Албании… В географии Баркер соображал слабо.
Зато в драгоценностях слыл докой. Мог на глазок не просто отличить настоящий камень от поддельного, но и вычислить: сколько в нем каратов, где его добыли, как гранили, сколько раз распиливали, а также почем нынче этот камушек можно загнать чикагскому скупщику краденой ювелирки Соломону Шмуцу. С золотом и сплавами возиться тоже умел, но не любил: мороки много — толку на грош,— хотя и держал в подвале дома тигель с горелкой на всякий случай.
О том, что Красавчик Генри Баркер — лучший в северных штатах (а может, и не только в северных) эксперт по цацкам и что почти все крупные налеты на ювелирные лавки и магазины — работа Красавчика и его головорезов, знали в городе многие. Не только старая крыса Шмуц. Но никто кроме него не рискнул бы слить «нору» Баркера неизвестному заказчику, предварительно не заручившись согласием самого Генри. Красавчик до сих пор не решил — сказать ли Соломону спасибо за то, что тот не стал терять время зря и выдал гостям адресок толстухи Бет, или прищучить старого жида по возвращении с дела.