Спорт меня не интересует, даже шахматный.
Слушай, а чего это он на тебя так? Ты ему что, не понравился?
Я не нравлюсь ментам.
Ментам? Какой же он мент!
Менты и преступники одни и те же люди. Только находятся по разные стороны закона. И те и другие, кстати, обожают спорт.
Не знаю. Я против спорта ничего не имею. Я сам люблю футбол. Но я ни тот ни другой.
И я каждое утро делаю зарядку. Когда не пью, задумчиво и опять как бы сам себе проговорил Соболев. Но физические занятия и спорт разные вещи. Наша федерация еще не знает, что она готовит своим болельщикам!..
Интереснейшая эта мысль была прервана. Рядом прозвучал голосок:
Ой, ребята, вы уже закрываетесь?
И Борода вздрогнул. Прямо перед ним стояла Наташа.
А я хотела увидеть Сергея Васильевича, вашего директора, сказала она.
На хрена он тебе нужен, Наташенька? возмущенно обрадовался Борода.
Хотела поговорить с ним насчет работы. Днем как-то не получилось.
Это тебе просто судьба улыбнулась, быстро сказал Борода.
В каком смысле? не поняла Наташа.
В том, что не получилось поговорить с Корбутом. Он бы тебя уже принял. И ты бы уже сейчас, может, проходила курс молодого бойца.
Что ты этим хочешь сказать?
Только то, что сказал. А за объяснениями обращайся вон к прессе. Саня у нас может объяснить все! А мне надо спешить домой.
Соболев улыбнулся.
Почему я должен объяснять твои глупости?
Это не глупости. Но мне, к сожалению, некогда. Все. Пока!
И Борода незаметно для девушки подмигнул Соболеву. После чего тут же оставил их. Соболев опять не сдержал улыбки. При всем женолюбии Борода ни за какие коврижки не изменил бы своей Вике.
Ну так и что же это означает? Наташа повторила свой вопрос Соболеву.
Это означает, что мне поручили тебя проводить.
Соболев коснулся ее руки, и они тронулись в сторону площади.
Не понимаю, сказала Наташа.
А разве ты не хотела, чтобы кто-нибудь из нас тебя проводил?
Нет, ну я, конечно, не против. Мне это приятно. Ну ладно. В общем, так. Я скажу откровенно. Я дружу с Васениной и поэтому знаю, что предприятие ваше ненадежное. Даже более ненадежное, чем наш институт. Я бы сказала, оно ненадежно в такой же степени, в какой сомнительна личность его директора. Единственный надежный человек здесь, как утверждает Васенина, это ты.
Спасибо Васениной. Но я не принимаю на работу
Да я, в общем-то, и не очень хочу. Я, честно говоря, хотела только с кем-нибудь из вас пообщаться. Чтобы полнее составить представление о вашей фирме. Мне, конечно, Васенина много о вас говорила, но все-таки это одно.
Ты от меня хотела услышать что-нибудь о Корбуте?
Да, хотелось бы.
Извини. Ничего не могу сказать.
Не можешь? Или не хочешь? Если не хочешь, то этим уже будет сказано много.
Не могу, Наташа. Ничего не могу сказать.
Странно. Я почему-то подумала, что вы с Корбутом друзья. Васенина говорила, что вы даже живете вместе.
О-о Если бы все, кто живет вместе, были друзьями, то как бы прекрасна была земля наша, проговорил Соболев, но опять как бы сам себе. После чего тут же спросил: А с чего ты взяла, что мы не друзья?
Уж очень вы непохожи. Странно все-таки.
Ничего странного. Все непохожие похожи. Но сколько слез нам надо выплакать, чтобы понять это. Человек противоречив. Всегда противоречив. Мы существа неоднозначные, мы многогранные. Движущиеся, текучие, меняющиеся. Если я скажу, что Корбут хорош, я совру, если скажу, что он плох, тоже совру. Мир не делится на хороших и плохих. Он состоит из хороплохов. Все мы хороплохи.
Правда? Очень интересная мысль! Твоя?
Может быть. Но не ручаюсь.
Значит, твоя. Мне она нравится. Я давно себя чувствую хороплохом. Ну и словечко ты подобрал! На ругательство смахивает. Действительно, все мы хороплохи. Если разобраться.
Да. Хороплохи и доброзолы. А еще дурнокрасы и глупомудры. Такие вот мы все. Только отличаемся яркостью и тусклостью. Но это нормально. Так, видимо, и должно быть.
Они некоторое время брели молча, не спеша. Потом Наташа сказала:
Конечно, все это интересно, остроумно. Все это реально. Только почему-то всегда хочется однобокости. Всегда почему-то хочется только хорошего. Плохого как-то не очень хочется. Хоть оно, наверно, и неизбежно. И, может быть, даже необходимо. Но почему? Почему всегда хочется этакого хорошенького, то есть однобоконького? Как-то совсем и не мечтаешь о полном и противоречивом! А? Ты случайно не знаешь?
Не знаю. Просто очень хочется кому-то доверять. Но доверчивость не то качество, которое сейчас в ходу. А довериться надо. Просто необходимо.
Конечно! Иначе я не знаю, как жить.
Они шли через площадь к троллейбусной остановке. Соболев неожиданно остановился и, заглянув в лицо девушки, сказал:
Бедная девочка.
Наташе было двадцать два года, и девочкой она давно уже не была. Она успела и выйти замуж, и развестись, и сделать несколько абортов. Был у нее в настоящее время мужчина, шофер в институте, который подвозил ее домой. Текла у нее хоть и вялая, но половая жизнь, не хуже, чем у других женщин. И вдруг этот человек, глядя ей прямо в глаза, совершенно серьезно называет ее девочкой, да еще почему-то бедной. Какое-то приятное и уже забытое ощущение детской доверчивости шевельнулось в ней.
Почему это я бедная? пробормотала она, рассматривая его лицо.
Соболев смотрел на нее. Он впервые видел это зеленоглазое лицо, совсем юное, с нежной, еще не знающей морщин, кожей, на которую зачем-то была нанесена косметика. Но что-то очень знакомое было в этом совершенно незнакомом лице. И это знакомое тянулось к нему.
Тебе нужно найти человека, чтобы довериться. Обязательно. Но это очень трудно.
Почему?
Потому что все мы недоверчивы и лживы. Мы хищники. А недоверчивость и лживость это наши зубы.
Она молча раскачивала головой, то ли отрицая услышанное, то ли с ужасом соглашаясь. Потом опустила глаза и как-то странно улыбнулась. Ему показалось, что в улыбке ее блеснул оскал решительности.
Я не знаю, сказала она. Не знаю, что мне хочется. Только домой не хочется.
Где ты живешь? спросил он. Какой троллейбус?
Четверка. Я живу на Калиновке. А ты где?
В районе Северного. Мне нужен трамвай.
Они медленно двинулись к остановке.
Нет, мне совсем не хочется домой, повторила она.
Он знал, чего хотелось ей. Ему хотелось того же пригласить ее куда-нибудь, посидеть, поговорить. Но в то же время ему хотелось и домой.
Хочешь, мы с тобой как-нибудь прогуляемся? сказал он.
Да, ответила она и остановилась. Глаза ее при этом решительно впились в него. Честно говоря, очень хочу. Я человек прямой и скажу честно. Я вот сейчас почувствовала что-то определенно интересное. Не знаю что. И не знаю почему. Но это так. И мне интересно. Мне с тобой интересно.
И мне с тобой приятно.
И Соболев невольно, как бы в подтверждение сказанному, чмокнул ее в щеку. Но не успел отстраниться, как она взяла его за руку и притянула к себе.
Саша, вырвалось у нее с выдохом. А влажные губы ее уже целовали его. И упругое женское тело льнуло к нему.
Минуту спустя она сказала:
А ты знаешь, что Васенина к тебе неравнодушна?
Это хорошо. Хорошо, когда люди неравнодушны друг к другу.
Но она неравнодушна как женщина!
Естественно. Она не может быть неравнодушна как мужчина.
Ты неуязвим. Совсем неуязвим!
Еще как уязвим.
Неправда. А я почувствовала твои зубы, когда тебя целовала.
Она засмеялась, совсем как девочка, наклонив набок голову и поигрывая глазками. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Смеяться ему совсем не хотелось.
* * *
Через некоторое время он шел к своему трамваю, наполненный удивительным ощущением. Оно было необъяснимо, это ощущение, хотя и знакомо. Его опять коснулась чья-то жизнь. Совершенно случайно в человеческом океане сошлись две одинокие жизни, коснулись друг друга и разошлись. И от этого прикосновения что-то колыхнулось в каждом.