А девочка та, под опекой родительского авторитета, еще не знала мужского внимания к себе. Никто не мог предположить, что ее, такую красивую, в жизни всего лишь раз целовал мальчик. И то в восьмом классе, когда она спускалась в подвал за велосипедом. Сопровождавший ее одноклассник вдруг набросился на нее, испугал до смерти, но поцеловал в губы. Никто также подумать не мог, что и пять лет спустя, когда ее подруги уже и замуж выходили и рожали, ей все еще снился тот поцелуй и она просыпалась среди ночи со смешанным чувством страха и наслаждения.
Так что вовсе и не много надо было искусства и отваги, чтобы вторично смутить ее чувствительную душу. Требовалось только попробовать. И наш Андрюшенька попробовал.
Ах, как она смотрела на него утром следующего дня! После того как он проводил ее до дома и, постояв с ней у подъезда, на прощание погладил ее плечо. Какой был это взгляд! Какие глаза! «Это очень серьезно, подумал Андрюша. Но самое главное, что она еще девочка. Я вспашу это поле, засею его. Я пожну все, что мне потребуется в жизни!»
После того как Самсонов связал себя узами брака, ему еще долго завидовали. Во-первых, он благополучно решил проблему распределения после института, а во-вторых, автоматически вошел в круг уважаемых людей города. Правда, уважаемые люди почему-то приняли его не очень. Брак состоялся лишь благодаря ее ураганному напору.
И все-таки, как я уже упомянул, в течение двух лет непреодолимым противостоянием ее мамочки напор этот был сломлен. А еще через два года, уже после возвращения из «отцовских бегов» (выражение тещи), он обнаружил лишь развалины того большого чувства, на котором когда-то мечтал построить свое будущее. Она очень изменилась. Очень!
В ней не осталось и следа былой девичьей восторженности. Она смотрела на него совершенно другими, незнакомыми глазами. И в глазах тех не было любви к нему. В них читалась усталость. Иногда, правда, они вспыхивали знакомыми огоньками, но, к сожалению, в тот момент она смотрела не на него, а на сына. И нехорошее чувство к маленькому кричащему существу возникало тогда в его самолюбивой душе.
Однако самая пугающая перемена произошла в ее внешности. Она похудела и, как показалось ему, выросла. Пухленькая энергичная девочка превратилась в стройную, грациозно-медлительную женщину с холодным и умным взглядом. Изменились и черты лица. Выступающий горбинкой нос стал более тонким, вытянулся овал, и щеки приняли более женственную линию. Глаза увеличились, подбородок заострился, уголки губ чуть опустились. Красота ее разила какой-то надменностью. Той надменностью, которая всегда заставляет мужчин вспоминать о своих недостатках. Вдобавок ко всему она еще свободно курила, подчеркивая этим свою независимость.
Из памяти Андрюши исчезли все его короткие связи и даже две большие любви, случившиеся с ним за эти два года. Он ожидал увидеть женщину, которая преданно-ревнивыми глазами будет смотреть на него, как на героя, вернувшегося с Олимпа. Он готовил себя к обороне от ее ревности, он оттачивал лезвие своего языка. Он вернулся неуязвимым и уверенным в себе.
Ее улыбка и слова радости, высказанные в первые дни, не были искренни. И он, как человек самолюбивый, сразу почувствовал это. Почувствовал, что ей было все равно, чем он жил эти два года и с кем жил. Равнодушие ее он воспринял с болью. Его ревновали там, ревновали, можно сказать, чужие люди. А тут родная жена не видит его. Ей наплевать на целых два года его жизни!
И, как водится в таких случаях, отсутствие ревности с одной стороны явилось поводом для возникновения ее с другой. Новая красота жены показалась ему подозрительной. И он перебрался жить к своим родителям.
Самовлюбленные мужчины всегда подозрительны, ибо смотрят они на человека сквозь призму собственной неверности, непостоянства, сластолюбия. Тут я бы сказал Нет, тут я крикнул бы всем женщинам, столкнувшимся в жизни с неотразимым красавцем, тем женщинам, которые, конечно, не серые мышки, а женщинам, имеющим собственное лицо. «А знаете ли вы, крикнул бы я, что с первого дня знакомства и до последнего вы оказываетесь в поле подозрения? Вы попадаете на минное поле мужской недоверчивости, где шаг в сторону с определенной вам тропы означает взрыв!
Тот самый взрыв, что безжалостно рушит прекрасное и хрупкое здание, возведенное вами из ваших лучших чувств. О бедные вы мои, бедные!»
* * *
Надеюсь, даже и непроницательный читатель уже понял, кто была жена нашего Самсона. Да, да, это была она, Эмма, женщина с печальными глазами, которые сегодня на «Башне» взяли в полон еще одного нашего брата, великолепного Корбута.
Проходя с ребенком через Бульвар, Эмма не стала останавливаться на детской площадке, как поступала обычно, а поспешила к дому. Жила она в родительской квартире с матерью.
Мать очень сдала после смерти мужа. Вместе с ним покинул ее какой-то жизненный стержень, образующий женщину. Теперь она разваливалась, что называется, на глазах, неумолимо превращаясь в старуху. Она сгорбилась, походка ее сделалась шаркающей, взгляд тусклым и слезливым. Она теперь кряхтела, ворчала без повода и жаловалась на здоровье и на людей, ее окружающих. И дом их все реже и реже посещали друзья. Эмма переносила это мучительно, но терпеливо.
Поднявшись на третий этаж, она открыла дверь своим ключом и впустила вперед малыша. Трехлетний сорванец влетел в квартиру с убийственным кличем индейца.
Ой, ой! Вадим, как ты шумишь! Господи, как он шумит, отозвалась бабушка, выходя из кухни. Однако в голосе ее не было и тени досады.
Мама, мне звонили? спросила Эмма.
Конечно! Звонили уже раз пять! И досада тут же проступила на ее лице. Прямо через каждые пять минут! Как будто у него горит что-то! Господи, вот уж если нет тактичности у человека, так она к нему и не придет никогда. О!.. Опять!
Эмма подошла к зазвонившему телефону.
Слушаю.
И услышала:
Странно даже. Не верится, что так быстро вернулась. Ты бы хоть ребенка с собой не таскала.
Слышимость была такой, что казалось, будто говорил он из соседней комнаты. Она чувствовала его нервное дыхание и видела его язвительно перекошенное лицо.
Андрей, может быть, хватит?
Что, неприятно?
Да, неприятно.
Мне тоже кое-что неприятно.
Ты мне только это хотел сказать?
Из-за этого я бы не утруждался. Я хотел сказать, что не смогу сегодня пойти к Маринке.
И он сделал паузу, чтобы она успела почувствовать себя несчастной.
Как хочешь, дело твое, ответила она тут же.
Ты пойдешь без меня? произнес он настороженно.
Конечно. А что, нельзя?
Да нет, почему же Ты привыкла без меня.
Надеюсь, виновной в этом меня не считаешь.
Ну что ты! Это я во всем виноват. А ты у нас ангел. Ты и твоя мама. Вы небожители, спустившиеся к нам, грешным.
Я не пойму, что ты еще хочешь, перебила его Эмма.
Что хотел, уже сказал. Я пойти не смогу. Все остальное твое личное дело!
И трубка с его стороны была брошена.
Эмма перенесла это спокойно.
Мама, сказала она, сегодня у Марины день рождения. Я буквально на пару часиков. Ты не возражаешь?
Эльвира Леонтьевна, которая все это время стояла за спиной дочери, готовая в любой момент подхватить трубку, отвечала:
С ним идешь?
Нет, он сказал, что не может.
Ты посмотри! Неужели делом занялся? В каждом слове ее сквозила открытая неприязнь к зятю.
Не знаю, мама. Мне все равно, чем он занят.
Как ни выглядела Эмма спокойной, Самсонов все-таки сделал верный расчет, бросив трубку. Она никак не могла привыкнуть к такому обращению.
* * *
Марина была школьной подругой Эммы и жила на том же Бульваре, через две троллейбусные остановки. В день рождения родители всегда оставляли ее с друзьями. Сами же отправлялись к бабушке в микрорайон. В просторной трехкомнатной квартире собиралась обычно небольшая компания. Костяк ее составляли несколько подруг, среди которых была и Эмма, но мужская половина постоянно менялась, в зависимости от того, как часто эти подруги меняли своих парней или мужей.