Застегнись. Простудишься, юный друг пожарной дружины. Весь дымом провонял. Фу!
Надо к сторожихе зайти, протянула Таня.
Зачем? Мы вроде как управились? развела руками Вероничка.
Она тоже изображала заботу о своем герое, вроде как отряхивала его кожанку. Что там отряхивать? Куртка неубиваемая. Фирма̀! Девочки были заняты мальчиками, и только Таня стояла, держа за веревочку свои старенькие санки. Народ пугать она не хотела, но перспектива промолчать и всю оставшуюся ночь бояться одной не привлекала.
Ну скажем ей. Пусть она в милицию позвонит.
Со станции? Сторожиха, поди, тоже Новый год отмечает. Или дрыхнет. Не пойдет она, уверенно заявила Вероничка.
Таня покачала головой:
Не. У нее, может, ключ от правления есть, там телефон.
За пожарную дружину!
Вот вы бы потащились поднимать с постели или вытаскивать из-за стола местную, пусть совсем крохотную, но власть, чтоб добить дело? Я б, честно, не пошел, сколько ни внушай: «Кирюха, надо!». Поленился бы. Я, типа, чужую фазенду потушил, всех спас. Медаль мне на грудь не повесят. Ну и все, пойду дальше встречать Новый год. Как говорится, мавр сделал дело, мавр может уходить. А Танечке все нужно до конца довести, чтобы было правильно. Сказала: «А», договаривай весь алфавит.
У сторожихи горел свет и сквозь завешенное окно доносилась музыка. Стучать пришлось долго. Наконец, дверь открылась, высунулась рука и затянула Таню внутрь:
Заходь, не выстужай хату.
В тесной прихожей было жарко, шелестела бамбуковая штора, сквозь которую только что шагнула сторожиха.
Литой объем хозяйкиного тела был обтянут кумачевым платьем, дававшим свободный доступ к главному достоинству тугой увесистой груди. Пахло ванильной сдобой и мясом с чесноком. В этот букет вплеталась знойная, удушливая «Болгарская роза» Таня закашлялась.
Зая, кто там? донесся мужской томный голос из недр дома.
Погодьте. Разберуся, ответила сторожиха Зая, и уже Тане: Ну? Чего тебе?
Позвонить надо Понимаете, мы гулять пошли, на горке кататься, а там дом горел. Вот прямо за углом. Подожги. Мы потушили. В милицию бы
Таня говорила путанно, но Зая ее поняла:
Это который подожгли?
На Березовой. Новый. Нежилой. Там забора нет.
А-а-а, Зая закивала головой, увенчанной высоким шиньоном, это прокурора. Токо-токо построился, не застраховал еще. Ишь, шельмецы, быстро уконтрапупили в голосе ее сквознуло неприкрытое восхищение.
Таня повторила:
Позвонить бы, а то мало ли
Ты сама-то откудова? Чего ночью по кооперативу мотаешься? Одна тут? голос стал строже, Зая подпустила бдительности.
Я с Кленовой, пятнадцать. И не одна, меня на улице ждут. Я же говорю
Из комнаты раздался призыв:
Зая, ты скоро? Мы скучаааем, мужчина, скрытый от Тани шторой из бамбуковых висюлек, явно томился нетерпением.
Хозяйка это уловила и по-быстрому свернула разговор:
Ну вот и топай, раз ждут. Нечего тут. Болтаются, заборы ломают. Фулиганьё.
Мы не
Но Зая борцовской рукой выдвинула Танечку на улицу и захлопнула дверь.
Оказалось, что приятели страшно заняты: слева от крылечка целуются Машка с Валериком, справа Вероничка со своим вариантом. «Вот блин, у всех любовь, даже у толстой Заи, одна я между всем», обиделась Таня и резко сказала:
Давайте домой, не будет она никому звонить.
Подхватила санки, засеменила, оскальзываясь, по заледенелой дорожке, даже не оглянулась: идут ли приятели следом. А чего смотреть? Куда они денутся-то?
Около прокурорской дачи опять светился огонек, небольшой, но достаточный, чтоб разглядеть фигуру, хлопотавшую над ним.
Ах ты гад! завопила Вероничка и, размахивая руками, метнулась к поджигателю.
Если спасать, защищать или бороться, она всегда кидалась, не раздумывая. «У верблюда два горба, потому что жизнь борьба», дразнила Таня подругу, но, если честно, немного завидовала ей. Сама на такое была не способна. Сначала подумать, к чему приведет, да какой даст результат, может, обернется донкихотовщиной, а может, и сама огребешь по первое число, и лучше не ввязываться.
«Гад» поднялся навстречу Вероничке в руке зажата какая-то дубина, блики огня пляшут на зверской роже. «Убьет!» мелькнуло у Тани в голове, и она кинулась следом за подругой. Но Вероничкин вариант, Олег, в три прыжка обогнав девчонок, бросился на поджигателя. И по-быстрому, как сказала сторожиха Зая, уконтрапупил противника: трах-бах, слева-справа, дубина по дуге в сугроб, «гад» на снегу, руки в стороны крестом. Олег, а за ним и припозднившийся Валерик еще бы не припоздниться, когда Машка благоверного крепко за хлястик держит по новой тушат многострадальную прокурорскую дачу. А Танюша с Вероничкой склонились над поверженным врагом.
При ближайшем рассмотрении тот оказался вполне симпатичным парнем, никакой зверской рожи, легкая небритость, темная челка волной. Мороз, а он без шапки. Вероничка, присев на корточки и стянув вязаную варежку, похлопала парня по щекам. Никакого результата.
Он там живой?
Вероничка сунула пальцы за ворот куртки:
Пульс есть.
Машка ногой легонько потыкала в бок лежащему:
Пошли отсюда, а?
Ага, а он тут замерзнет. Минус двадцать. Ты зачем его так? Вероничка переключила свой защищательный порыв на новую жертву: Ты ж его убить мог! метнула синюю молнию взгляда в Олега.
Она приподняла безвольную голову парня и тут же уронила:
Ой! выставила измазанную ладонь, у него кровь.
Тут даже она растеряла весь боевой пыл. А Машка и вовсе попятилась, таща за собой Валерика. Даже Олег опешил, развел руками:
Я ж не нарочно.
«Пожар на палубе» это Танечкино. Действовать быстро, просто действовать, а думать потом.
Берите его и тащите.
Куда?
Домой! Куда еще? Или вы думали, я предложу его закопать у дороги? Вон, санки приспособьте.
«Гад», видать, треснулся здорово, они дотащили его до Таниной дачи, уложили на диванчик, подсунув под кровоточащую ссадину на затылке какое-то застиранное полотенчико, суетились вокруг, не забыв, однако, наполнить стаканы самопальным ликером. И только когда Таня догадалась сунуть под нос «телу» салфетку, смоченную последними каплями коньяка, поджигатель очнулся. Захлопал ресницами, недоуменно уперся взглядом в нависшее девичье лицо и сказал:
С Новым годом.
С Новым счастьем, на автомате ответила Танечка.
Но тут реальность догнала его: чуть приподнявшись, он зашипел от боли и потянулся рукой к ушибленной голове. В руку тут же был вставлен стакан. Не пустой.
Это чего? спросил парень.
Ликерчик кофейный, ответил Валерик, взбодрись и объясни нам, зачем ты в Новый год дачников жжешь. Ты зороастриец?
Кто? не понял тот, и, нюхнув черную жидкость, быстро опрокинул содержимое стакана в рот.
Огнепоклонник, объяснил Валерик, такой чувак, которого хлебом не корми, только дай честным людям напакостить, поджечь чего-нибудь.
Кабы честным поджигатель вздохнул, печально как-то, не поймешь: то ли жаль ему, что не дожег, то ли что начал это дело.
А что честных прокуроров не бывает? Танечка прищурилась, глядя поджигателю в лицо.
Еще и губы поджала для пущей строгости укора. Хотя, где-то в глубине души, где-то, как говориться, очень глубоко, ей этот парень нравился. Чем, она бы даже себе не объяснила. Обычный парень. Без особых примет. Глаза серые, мягкого такого цвета, теплого. Что-то неуловимо со свитером ассоциируется. Или с котом. Да, мягкий бок серого котейки. Уютный. Как-то к нему магнитило. Сама себя останавливало: он же поджигатель, бандит! Может, и уголовник. Куда ты, Танюша, тянешься? Но не срабатывало. Нравился, и все тут.
Прокурооор? протянул Валерик, фига се!
Танечка же не поделилась с приятелями сакральным знанием, что ей от Заи досталось.
Мне сторожиха сказала, что это прокуроровы хоромы. Незастрахованные.
Валерик уважительно присвистнул. Остальные загудели: «Ого Ух ты Во дает» Олег, разливая ркацители ну извините, все что осталось добавил: «Это надо обкашлять!» В ладонь поджигателя был воткнут новый стакан. После тоста: «За пожарную дружину!» все были готовы выслушать рассказ героя вечера. А тот после ликера с сухарем в накладку разошелся и, придерживая на затылке завернутую в полотенчико сосульку, сорванную для него Танечкой на крыльце, поведал народу печальную историю. Столь печальную, что у некоторых возникло желание пойти и завершить мероприятие, которому они помешали.