Рекс положил свою правую руку на сиденье, ладонью вверх. Он видел, как она трясется, но и не пытался сдерживаться. Все равно с Мелиссой притворяться бесполезно.
– Помнишь первый раз?
Рекс сглотнул.
– Еще бы, Ковбойша.
Это случилось довольно давно, но он помнил их первые впечатления в тайный час с поразительной точностью. Они отправились на долгую прогулку по пустым синим улицам Биксби. Мелисса демонстрировала ему возможности своего таланта. Она показывала на какой‑нибудь дом и говорила:
А потом полились отрывки мрачных знаний: вкус разума очень старого темняка – горький, как если под язык положить ржавый гвоздь; суматоха средней школы Биксби перед последним звонком – настолько громкая, что у Мелиссы раскалывалась голова; страх, что единственным прикосновением один из тех разумов, которые своим криком не дают ей покоя днем, нарушит границы ее собственных мыслей. И наконец долгожданное начало часа синевы, благословенная тишина, точно всех людей на Земле истребили и их глупые мысли наконец иссякли. И вдруг все закончилось.
Рекс удивленно посмотрел на свою руку, пустую и скользкую от пота. Мелисса как‑то все‑таки умудрилась отдернуть пальцы. Он тупо таращился на ладонь, где появились четыре красных полумесяца – там, где его ногти впились в руку после того, как девочка высвободилась.
Но теперь хотя бы стало тихо. И он снова один в своих мыслях.
Рекс отвернулся от Мелиссы и выглянул в окно. От зрелища раскинувшейся перед ним темно‑серой пустыни охватывало холодное уныние. Странно. Рекс ожидал почувствовать некую целостность, когда все закончится. Ведь это новая информация, то же, что мудрость, черпаемая из книг, или практическое знание полуночников. Благодаря полуночникам он всегда чувствовал, как его доля знаний о мире становится больше. Сколько себя помнил, он хотел добиться от Мелиссы именно этого. Но почему‑то, узнав ее, узнав, каково это – быть ею, Рекс остался совершенно пустым.