Сборник произведений Кутукова-Кремнева состоит из двух частей: первая, мемуарная, публикуется на основе неизданных архивных материалов; вторая очерки, собранные нами из различных газет и журналов русского зарубежья.
Судьбу мемуаров Кутукова можно назвать счастливой они не погибли и не затерялись, что легко могло произойти, так как автор скончался в одиночестве, уже вдовцом. Однако в Сан-Ремо у него были итальянские родственники потомки его тети Анны Николаевны Кутуковой, в замужестве Сведомской, к которым и поступил архив Леонида Николаевича. Линия этих родственников (Мануэль-Джизмонди) тоже иссякла, но с ними долгие годы дружила исследовательница-русистка Марина Моретти, жительница Сан-Ремо, и архив литератора (точнее то, что от него осталось) попал в итоге к ней. Мы чрезвычайно признательны М. Моретти, что она сберегла бумаги и фотографии, и решила передать их нам для публикации.
Судя по всему, Леонид Николаевич приводил свой архив в порядок в конце 1970-х гг., и попавшие к нам мемуары и разного рода важные для автора тексты сшиты вместе в папку, которая сама по себе имеет вид книжного издания с обложкой, корешком, с портретом автора на авантитуле. Папка открывается письмом к автору от Солженицына, некое «благословение» мемуарного труда Кутукова (после изгнания из СССР Солженицын обратился к российской эмиграции с призывом слать ему воспоминания).
Мемуары состоят из двух частей. В первой подробно рассказывается о трагическом падении российской монархии и о безответственности февралистов, предуготовивших дальнейший путь к большевистской диктатуре. Вторая необыкновенный сюжет о белом подполье в красном Петрограде.
Кутуков вел в революционную эпоху подробный дневник, который спустя двадцать лет, уже будучи в Париже, он привел в литературную форму, структурировал и сделал машинопись (на старой орфографии, которую мы заменили на новую). Прошло еще три десятилетия и он, перечитав свой машинописный текст 1937 г., дописал от руки некоторые комментарии и дополнения. Собирая папку в форме «книги», автор подклеил в нужные места фотографии, вырезки из газет, письма, афиши и прочее: по сути дела, осуществил ценное руководство для исследователей его творчества и нас, публикаторов.
На титульном листе папки автор поставил техническое название «Записки». Нам показалось возможным взять для названия нового сборника выражение из его небольшой собственной преамбулы, помещенной на следующем после титула листе: « Вот уж, действительно, что называется "горькая истина"».
Вторая часть настоящего издания это отобранные нами исторические и автобиографические очерки: повествование ведется от автора, и своими сюжетами и тональностью они как бы продолжают мемуары.
За рамками сборника «Горькая истина» остался значительный литературный материал, который еще ожидает встречи с читателем.
Михаил Талалай (Италия), Андрей Власенко (США)Записки
(Публикация М. Г. Талалая)
Первая часть
Февраль 1917 года
Мои записки не литературное произведение, а свидетельское показание: всё изложенное сущая правда без выдумок, прикрас, или сгущения красок. Вот уж действительно, что называется «горькая истина».
Февраль 1937 года. ПарижЛеонид КутуковНе приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.
А. С. Пушкин
Мы, русские, не имеем сильно окрашенных систем воспитания. Нас не муштруют, из нас не вырабатывают будущих поборников и пропагандистов тех или других общественных основ, а просто оставляют расти, как крапива растет у забора.
М. Е. Салтыков-Щедрин
Третья Петергофская школа прапорщиков
Конец 1916 года. Зима. Старый Петергоф.
В казармах Лейб-гвардейского Конно-Гренадерского полка помещается 3-я Петергофская школа прапорщиков[14].
Курсовой офицер нашего взвода ведет занятия полевым уставом со всей 3-й ротой. Юнкера, недавние студенты, скучают, разбираясь в походных движениях рот, батальонов, полков, бригад, дивизий и т. д.
Вдруг раздается команда «Встать»! «Смирно!» Входит ротный командир Подполковник Марков, кавалер Георгиевского Оружия, многократно раненый в двух войнах.
«Господа», говорит он, «пришли вакансии в Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка. Прошу дворян встать».
Встает человек 6 из 150 присутствующих.
«Если желаете воспользоваться вакансиями», обращаясь к вставшим продолжает ротный, «заявите Вашему курсовому офицеру».
«Служба дозоров», октябрь 1916 г.
«Расчистка катка», декабрь 1916 г. В центре: полковник барон В. К. де Пеленберг, полковник Марков, поручик В. И. Платицын
Представление в Запасной батальон полка
Через несколько дней я еду представляться. Мне было очень неловко[15]. Медные пуговицы начищаю до блеска, много раз проверяю всё обмундирование, одеваю «собственные» сапоги. Стригусь под машинку. Меня освобождают от занятий и я, вместе с другими юнкерами, еду в Петроград.
К сожалению, наш курсовой офицер нам никогда не разъяснял, что такое Офицерское Собрание, каковы правила Собрания, традиции, и как принято там себя держать. Вообще нам никогда не объясняли, что такое офицер, каковы его права и обязанности, как офицер должен себя держать на службе, в Собрании, на улице, в театре, в ресторане и т. д.
Мы знали, что офицерская форма нас ко многому обязывает, но нам никто не разъяснял, что достойно офицера, что недостойно, как надо реагировать в случае оскорбления, в случае нападения и т. д.
Вообще обучали минимуму военных наук и вовсе в нас не воспитывали будущих офицеров. А на такой неподходящий материал, как студенты, надо бы было обратить внимание именно в этом отношении. Поэтому было очень страшно ехать представляться и впервые попасть в Офицерское Собрание, да еще Гвардейского полка.
Добираемся до казарм полка и через ворота входим на полковой плац[16]. Останавливаемся как вкопанные. Есть чему подивиться. Мороз градусов 15, ветер. На плацу происходит учение. Целые роты рослых молодцов, лихо держа винтовки на плече, под барабан отбивают шаг на месте; солдатские сапоги и убитый снег скрипят, слышны слова команды, пар валит столбом.
Несмотря на метель и мороз, высоко подняты головы, вперед до пояса и назад до отказа машут руки; мерно отбивается шаг. Величественное зрелище молодости, силы, здоровья и дисциплины. Вот она «Рассея». Вот ее Императорская Гвардия.
Офицерское Собрание. Как страшно идти рапортовать Полковнику Михайличенко[17], командиру Запасного Батальона. Так и кажется, что обязательно ошибешься.
Ведь в это время на Тебя направлены все глаза, все критикуют, все разбирают, достоин ли Ты быть принятым в родной полк, в рядах которого отцы, деды и прадеды служили и умирали за Славу Государя, за честь и величие России, на полях Бородинских, под Парижем, на Балканах, под Тарнавкой и под Краковом.
Весть об убийстве Распутина
Возвращаюсь в Петергоф. В казармах Школы гремит ура. В чем дело? Мне объясняют: «Распутин убит». Всеобщее ликование. Праздник.
Политика среди юнкеров Школы
В нашем взводе есть юнкер, отец которого член Государственной думы. Он привозит из Петрограда литографированные речи Милюкова[18], Чхеидзе[19], Керенского и других депутатов, речи, не напечатанные в газетах.
Юнкера, в тайне от начальства, увлекаются политикой, набрасываются на запрещенные листки, жадно читают их и, с азартом, обсуждают происходящие события. Все уверены, что будет лучше, если что-то переменится. И мир будет, и победа, и расцвет на свободе России и Русского народа. Всё кажется таким нужным, простым и понятным. И как захватывают речи народных представителей вот люди, вот наше спасение, вот те, которые поведут нас на пути мира, культуры и свободы.