Это правда, подтвердил оцязор, приказ Бату подавить восстание эльбури или олбурлик, как они их называют.
Бачман с каменным лицом слушал звуки незнакомой ему речи, спор старшИны мокши, где решалась судьба его рода.
Что ж, наконец сказал Пуреш на кыпчакском языке, мы решили пропустить ваши семьи за Ахтубу, князь народа волков. Только делай всё быстро и тихо.
Бачман встал, слегка поклонился старшине мокша:
Благодарю вас! Великое Синее Небо не оставит вас.
Голос Бачмана дрогнул, в нём почудились слёзы.
К утру кибитки олбурлик переправились не только через Итиль, но и через Ахтубу.
Долго стояли воины олбурлик на краю своего острова и смотрели в темноту, на северо-восток, туда, где должен был двигаться обоз с их жёнами и детьми в страну Урал.
До сих пор среди башкир живёт род бушман-кыпсак. Это потомки Бачмана и его джигитов.
Утром воины мокша нехотя облачились в брони, сели в лодки и не спеша направились к острову. На берегу не спеша выстроились в боевые порядки, выставили вперёд копья и пошли сквозь заросли ивняка на другой конец острова.
В середине острова явно недавно была большая стоянка: на середине большой поляны виднелись следы от костров, разбросанные вещи, оставленные за ненадобностью. В центре стояли два кожаных мешка с серебряной посудой и не большой мешочек с золотом. Это благодарность Бачмана и его джигитов.
Пуреш понял, что бой не состоится. Кыпчаки ушли. Но куда?
Вскоре всё прояснилось.
К западному высокому берегу Итиля плыли кони. На их крупах стояли воины Бачмана в лёгких доспехах с копями и щитами в руках. Всё ценное, в том числе и дорогие доспехи, хорошее оружие они отдали своим детям, справедливо считая, что умирать можно и в простом вооружении.
На берегу джигиты садились в сёдла и устремлялись наверх, где их уже ждали монголы.
Раздался оглушительный свист, кыпчаки пошли в атаку. Завязалась битва горстки храбрецов с железными туменами монгол. Они умирали как волки молча и без сожаления. И большинство погибло, лишь малая часть ушла за реку Иловля, в густые леса, что росли по Хопру и Медведице.
Бачмана привели связанного двумя арканами, без доспехов, перед очи грозных Мунке и Бучека.
Развяжите его, приказал Мунке.
Подождав, когда гордого кыпчака развяжут, Мунке спросил:
Где ваши женщины и дети?
В реке! Чтобы вам не достались.
Сайн (Хорошо).
Какой-то сотник огрел Бачмана плёткой:
Поклонись Великим, собака!
Кыпчак даже не вздрогнул.
Что же ты не кланяешься? спросил Мунке.
Народ волка никому не кланяется!
Вот здесь ты врёшь! Многие вожди твоего племени нам поклонились.
Это собаки!
Они живут, а ты умрёшь.
Да! Но умру свободным!
Не найдя, что возразить, Мунке обратился к брату:
Бучек, это твоя была разумная мысль попросить Бату прислать мокшу. Восстание олбурлик подавлено. Заверши начатое лиши этого гордеца возраста!
Бучек улыбнулся и пошёл к Бачману, на ходу обнажая саблю.
Бачман не шелохнулся, только крепче сжал кулаки и гордо и презрительно посмотрел на своего убийцу.
Свистнула сабля. Бучек развалил кыпчака от правого плеча до пояса.
Почему нельзя было предложить ему службу? спросил Пуреш.
Он волк, ответил Мунке, а волки не приручаются.
«Затравленная собака злее волка», подумал Пуреш, вспомнив пословицу своего народа.
Каенкай
Бескрайняя всхолмленная степь, покрытая снегом, кое-где прорезанная око́лками небольшими участками леса. По снегу мела лёгкая позёмка. Двое на лыжах шли по целине. Два матёрых казака Нечай и Тит. Им где-то около тридцати лет, Нечай русобородый, широкоплечий, что называется русский богатырь, про чернявого Тита можно сказать: жилистый. Казаки опытные, много чего в жизни повидали. Вооружены они одинаково: за плечами лук и стрелы, колчаны закрыты чехлами, что бы не отсырели, за поясом слева чекан, впереди кистень, на поясе справа нож в ножнах, в правой руке копьё.
Их станица пришла в эти края четыре года назад, облюбовали себе остров посередине Реки, возвели укрепления (кош) на нём, построили там жильё, амбар, погреб.
В этом году зимовало всего двадцать четыре казака. Вначале было больше, но погибали казаки в походах. С самого первого года у них вошёл в обычай, обходить на лыжах станичный кош, что бы знать: не появились ли вблизи какие-нибудь соседи. Знали точно, что к юго-западу от Реки кочевал род ногайских татар, а больше никого поблизости и не было. Вокруг острова враждебная степь и поменяться всё может в одночасье.
Шли казаки против солнца и сейчас находились на северо-запад от своего коша. Всё было тихо, как вдруг Тит показал рукой на юг.
Нечай, смотри.
Там приближалась к ним большая чёрная точка.
Вершник, сказал Тит, татарин, должно быть.
Знамо дело, откликнулся Нечай, кто ж ещё? Сюда едет. Уходим.
Казаки бросились к ближайшему околку, залегли за деревьями.
Околок тянулся с севера на юг. Вдоль него, прижимаясь к нему, и ехал всадник. Лошадь шла тяжело, с трудом вытаскивала ноги из снега. Поперёк седла у татарина лежала что-то тёмное и явно живое.
Девку, наверное, украл у ногаев, предположил Нечай.
Они схоронились в кустах за березняком.
Татарин остановил коня у лыжни, долго осматривал след, глядел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил и двинулся дальше.
Айда за ним, Нечай толкнул в бок Тита.
Зачем?
Девку эту себе хочу.
Ты же её не видел. Может она страшная, горбатая и кривая на один глаз.
Что ж делать? До весны и с такой уж помучаюсь. Айда, айда.
Татарин доехал до полянки посреди околка. На поляне небольшая полуразобранная юрта, рядом дремали три привязанные к деревьям, лошади. Из юрты вышел пожилой мужчина лет сорока, поприветствовал всадника:
Удачно съездили, Ирэк? Где Клыч?
Должен сейчас подъехать, Текер-ага. Он погоню от меня отводил.
Ирэк скинул свою ношу. Ноша упала в снег, задёргалась, застонала. Текер поднял её, снял мешок. На него смотрели злые чёрные глаза.
О, какая! засмеялся, Ирэк, твоя «чёрная» жена будет красивей «белой».
Ирэк посмотрел на девушку и безразлично произнёс:
Да, наверное. Шамай тоже не плоха. Нам собираться пора. Русский след видел.
Почему думаешь, что русский?
Тут все на лошадях ездят и только русские на дереве.
И сколько их?
Кто их знает? Позёмка следы заметает, не понять. Точно не один. Вон Клыч едет. Собираемся, торопиться надо.
Я уже начал.
Подъехал третий татарин, оглядел девушку, она по-прежнему стояла в снегу, хмыкнул:
Красивая, повезло тебе, Ирэк.
Брат, ты русский след не видел?
Какой?
От «деревянных коней».
Нет.
Странно. Быстро уходим.
Они торопливо собрали юрту, навьючили двух лошадей, но уйти не успели. Из леска вылетели две стрелы и вонзились одна в спину Текеру, а другая в шею Клычу. Ирэк прыгнул на коня и поскакал прочь, но конь попал в рыхлый снег, застрял. Нечай подлетел на лыжах, ударил копьём застрявшего всадника. Снял с Ирэка оружие, вывел коня, вернулся на стоянку.
Уходить надо, Нечай.
Куда спешить? Их всего трое было.
А лошадей больше.
То вьючные.
С убитых татар собрали всё ценное, коней повязали друг за другом, впереди конь Ирэка.
Садись-ка на коня, красавица, сказал, улыбаясь Нечай. Гляди-ка, Тит, не кривая и не горбатая.
Тит пожал плечами:
Всё одно весной зарежешь.
Девушка сверкнула глазами в сторону Тита.
Как зовут? спросил её Нечай по-татарски. Карагёз (Черноглазая)?
Ёк. Каенкай. (Нет. Берёзка).
Тоже красиво. Что ж пошли.
К кошу на острове подошли уже к вечеру. Шли по-над берегом до спуска, дальше по льду до городка. Встречать их вышла вся станица, впереди атаман Нефёд Мещёрин.
Когда Нечай и Тит входил в ворота, Юшка Зипунов, самый молодой казак завистливо крикнул:
Гляди-ка, уходили пустые, а вернулись с добычей и с девкой ещё.
Атаман глядел недовольно:
Во что ввязались-то?