Мама, думаю я. Девочка похожа на нее. На меня в детстве. Должно быть, это дом, в котором она выросла.
Я осторожно отделяю снимок от страниц. Маме я про него говорить не буду. Библию пусть забирает, но фотографию я оставлю себе. Когда-то она была совсем как я, но я такой, как она, не стану.
Я переворачиваю фотографию, чтобы сложить и спрятать в карман. На обратной стороне тоже есть подпись. Почерк тот же, что на титульной странице Библии. Эти слова писал один и тот же человек. Моя бабушка.
«Фэрхейвен, 1989 г., ферма Нильсенов».
И ниже:
«Помнишь, как это было? Я буду ждать. Приезжай, когда сможешь».
А еще ниже сегодня определенно мой счастливый день! телефонный номер.
Я улыбаюсь, и с губ срывается смешок. Я искала так долго, а оно всегда было рядом. Кто-то наконец позвал меня домой.
В Калхуне только один таксофон, в центре города. Я бы предпочла воспользоваться своим старым кнопочным телефоном без определителя номера, но у нас тариф без абонентской платы, и в этом месяце я уже потратила все деньги, пока полдня играла в библиотеке в игру, забыв подключиться к вай-фаю. Придется воспользоваться автоматом в торговом центре, и именно сейчас, пока мама на работе, а улицы пусты. Если повезет, меня никто не увидит и мама узнает обо всем этом чуть позже.
Будка, как обычно, свободна. Я протискиваюсь внутрь, кладу Библию на пластиковую полку под телефоном, достаю из кармана фотографию и осторожно ее расправляю. Номер на месте. Я ничего не придумала.
Неужели это действительно будет так просто? Найти фотографию в книге, стащить в закусочной четвертак из банки для чаевых и вот она, моя семья на другом конце провода?
Может, номер уже не обслуживается. Может, мне ответит другой Нильсен, который впервые слышит мое имя. А может, это будут родители моей мамы, которые ждали меня, ждали и хотели со мной познакомиться.
Я закрываю глаза на секунду, расправляю плечи. Кончай мяться, говорю я себе. Делай то, за чем пришла. Жизнь с мамой всегда будет одинаковой, а это твой шанс изменить хоть что-нибудь.
Но, даже сняв трубку, я продолжаю слышать ее голос: «Мы с тобой одни на всем свете».
Одни, одни, одни.
Трубка оттягивает руку, и я изо всех сил стискиваю пластик в липкой от пота ладони. Четвертак из «Редмана» лежит в кармане. Мои родные ждут, когда я их найду. Действуй, Марго. Сейчас, пока мама не вернулась, пока дверь, которую ты сумела приоткрыть, не захлопнулась.
Я опускаю монетку в щель и набираю номер. Глубоко вдыхаю и жду, когда меня соединят.
Секунду ничего не происходит. Внутри волной поднимается тревога: номер слишком старый, не обслуживается, я никогда не найду свою семью, но тут что-то щелкает, и я слышу гудки. Один. Второй. Еще и еще, и наконец
Тишина. Мягкий шелест чьего-то вдоха. А потом совсем рядом, прямо в ухе, я слышу женский голос:
Дом Нильсенов, Вера.
Я открываю рот. Жду, когда слова польются изо рта, но ничего не выходит. Надо было порепетировать, продумать, что буду говорить, но разве к такому можно подготовиться? К голосу другого Нильсена, к ответу, который я ждала услышать с десяти лет?
Алло?
Но я не могу выдавить ни слова, и в повисшей тишине женщина на другом конце Вера, ее зовут Вера! произносит:
Джозефина? Это ты?
У меня замирает сердце. И здесь она меня опередила.
Нет, говорю я. Выпрямляю спину, стараюсь вернуть себе хоть крупицу самообладания. Это
Кто это? Вы что-то продаете? Мне такое не интересно. Нетерпение и резкость в низком, загрубевшем с годами голосе. Похож на мамин, только у мамы никогда не было такого стального стержня. Это она. Женщина, которая подписала Библию и оставила маме свой номер. Моя бабушка.
Нужно просто сказать ей, просто представиться. Но я хочу, чтобы она поняла сама, узнала мой голос. Хочу удостовериться, что значу для мамы достаточно, чтобы рассказать обо мне другим людям. Пусть даже тем, от кого она всю жизнь меня прятала.
Это я. Вот и все, что я могу ей дать. Пожалуйста, пусть она поймет. Пожалуйста.
Я слышу судорожный вдох. Не знаю чей, мой или ее.
Марго. Это Марго.
Какой-то крюк поддевает меня под ребра и тянет, тянет так сильно, что ощущение отдается во всем теле. Наверное, так бывает, когда получаешь желаемое.
Да, говорю я, и мне становится стыдно: мы едва обменялись парой слов, а я почти плачу. Я крепко зажмуриваюсь и стараюсь представить эту женщину, но перед мысленным взором появляется лицо матери. Это я.
Это ты, говорит она, и я готова поспорить на все деньги, что лежат у меня под матрасом, что она тоже на грани слез. Моя малышка. Внученька. Господи, как я рада услышать твой голос, милая.
У меня вырывается придушенный смешок, и я смахиваю слезы. В ее голосе звучит искренность.
А я твой.
Я очень на это надеялась, говорит она. Повисшую паузу я узнаю инстинктивно: она взвешивает риски, выбирает, что сказать дальше. Возможно, мама научилась этому у нее? Возможно, это тоже наследственное, как ранняя седина? Твоя мать совсем прибрала тебя к рукам, наконец говорит она. Но я все это время думала о тебе.
Я тоже, говорю я так поспешно, что даже неловко, но это уже не важно. Это моя бабушка. Моя семья. Другие родственники, не мама.
Где вы сейчас? Как поживаете?
Как много ей известно? О нашей жизни, о маме, обо мне?
У нас все замечательно, говорю я с толикой раздражения. У нас все замечательно, а если и нет, это наши проблемы.
Хорошо, мягко отвечает бабушка. Рада это слышать.
До сих пор у меня не было даже образа этой женщины, даже того пустого контура, который от нее остался. Я понятия не имею, как к ней обращаться.
Мне Я покашливаю. Мне называть вас Вера или
Она смеется, громко и резко. Я все испортила. Выставила себя на посмешище.
Предлагаешь мне выбрать?
Ах вот оно что.
Ага.
Ей просто смешно. Она смеется не надо мной и не над моими словами. Ей просто смешно.
Я начинаю думать, что это самый приятный разговор в моей жизни.
Только не баба Вера, фыркает она. На фоне как будто поскрипывают половицы. А «бабуля» звучит слишком слащаво.
Это происходит по-настоящему. Это правда, потому что она это сказала. Это доказательство, думаю я, и мне хочется записать эти слова в свой блокнот.
Может, просто «бабушка»? предлагает она.
Возможно, вежливее было бы первое время обращаться к ней по имени. Но, раз уж она предлагает сама, я отказываться не буду.
Мне нравится.
Мне тоже, говорит она. Моя бабушка. Думать о ней как о бабушке оказывается на удивление легко. Впрочем, я ведь мечтала об этом всю жизнь. Марго, я так рада, что ты позвонила.
Я чувствую, как по лицу разливается краска, а губы сами растягиваются в робкой улыбке.
Правда?
Ну конечно. Я очень давно хотела с тобой встретиться, но твоя мать Сама понимаешь.
Я могу приехать, вырывается у меня. Наверное, я навязываюсь, но второго шанса у меня не будет. Я приеду погостить на лето.
Я бы очень этого хотела, говорит бабушка, но я не могу отнимать тебя у Джозефины. Приезжайте вдвоем.
Я едва сдерживаю смех. Чтобы мы с мамой приехали в гости к бабушке, как нормальная семья?
Я не уверена начинаю я, но она уже все решила.
Мы слишком долго не виделись. Приезжай в Фален и привози маму, моя хорошая.
Фален. Видимо, там и находится ферма Фэрхейвен. Туда мне и надо.
Я постараюсь, говорю я. Это наполовину правда. Я собираюсь попросить бабушку, чтобы она дала обещание, чтобы поклялась, что будет меня ждать, но тут за спиной у меня скрежещут тормоза и хлопает дверь машины. Двигатель продолжает тарахтеть, и в будку просачивается запах бензина.
Какого черта ты делаешь?
Четыре
Я застываю. Мамин голос разрезает горячий воздух и впивается мне между лопаток. Она должна быть на работе, севернее школы, на другом конце города.
Марго? окликает бабушка в трубке, но я не отвечаю. По коже пробегают мурашки, и мне становится трудно дышать. Продолжая прижимать трубку к уху, я стискиваю провод в кулаке и оборачиваюсь.