К тому же, в ту ночь я слышал, как во дворе завыл ветер, добавил брат Большеротого У после чего подытожил, Всегда обзывал меня дурнем, а сам-то не лучше оказался, вечно ходил с каменным лицом, не понимал важности шуток.
С этими словами, он пригласил всех выпить и пошел к другому столу.
Гости все как один закивали:
Ну раз уж Сыма Ню сказал, что это проделки Хуа Эрнян, тогда это точно необычная смерть.
Тут же народ завел разговор о том, как Хуа Эрнян выбирает себе жертву.
Эрнян ведь заведомо знала, что Большеротый упрямец еще тот, вот она нарочно к нему и явилась.
Справедливость в том и заключается, что на кого натолкнулась, тот и попался, небо обрушилось на его голову, иначе получится, что она специально выбирает жертв.
Хуа Эрнян живет в Яньцзине уже больше трех тысяч лет, прилипла к нам точно пластырь из собачьей кожи[14], не отодрать.
Такая уж у Яньцзиня судьба, из поколения в поколение одно и то же, без нее уже никак.
Как бы то ни было, то, что у нас есть Хуа Эрнян, дает свои плюсы, если бы не она, откуда бы у яньцзиньцев взялось такое чувство юмора?
А если чувства юмора нет, придется угощать ее острой похлебкой.
Надо было Большеротому взять и перед смертью ей предложить, мол, Эрнян, на кой тебе сдалась эта острая похлебка, лучше пожалуй ко мне на похлебку баранью.
Гости засмеялись, Ху Сяофэн и Ли Яньшэн засмеялись тоже.
Потом кто-то сказал:
А все-таки брат Большеротого прав, нельзя быть таким неосмотрительным, если ты яньцзинец, как можно ложиться спать, не заготовив хоть одну шутку?
А кто его заставлял ненавидеть шутки? Вот и поплатился.
Гости засмеялись, Ху Сяофэн и Ли Яньшэн засмеялись тоже.
Впредь нам всем следует быть осмотрительнее, доносилось в ответ.
В разгар застолья Ли Яньшэн поднялся из-за стола и направился на задний двор справить нужду. Рядом с туалетом находился загон, где жили бараны Большеротого У. Опустив головы, животные жевали траву, словно ничего и не произошло. Увидав этих баранов, Ли Яньшэн, вздохнул: сколько жизней сгубил Большеротый У и не думал, что сам попадется в руки Хуа Эрнян; всегда такой серьезный он и предположить не мог, что помрет из-за шутки. К самому Ли Яньшэну Хуа Эрнян во сне еще не приходила. Как и Большеротый У, Ли Яньшэн не любил разговаривать, так что если бы Хуа Эрнян заявилась к нему, его бы ждала развязка не лучше, чем у Большеротого У; на всякий случай не помешало бы срочно выучить несколько анекдотов; тут ему стало противно от того, что такому серьезному человеку как он, вдруг придется грузить себя подобной чепухой; при таком раскладе он загонит себя в гроб еще прежде, чем это сделает Хуа Эрнян, что уже само по себе станет анекдотом; в Яньцзине, продолжал рассуждать он, проживает больше полумиллиона человек, а Хуа Эрнян одна, да и выходит она лишь на минутку-другую, вряд ли она до него доберется. Тут и осторожность не поможет, и паника не спасет, а если целыми днями находиться в подвешенном состоянии, то скорее помрешь от страха, чем от визита Хуа Эрнян, что тоже станет анекдотом. Лучше уж уподобиться этим баранам: когда Большеротый У забивал одного, остальные, поблеяв пару раз, продолжали спокойно жевать траву. Иначе говоря, пока тебя не схватили, лучше всего было и дальше спокойно заниматься своими делами; бояться было без толку. В этом состояла вся суть Яньцзиня. Тут же Ли Яньшэн задался вопросом, продолжит ли брат Большеротого У держать эту харчевню. Если даже харчевня сохранится, вкус бараньей похлебки из-за смены хозяина-молчуна на хозяина-балабола наверняка изменится. А вот если харчевня и вовсе закроется, тогда ему придется столоваться не иначе как в ресторанчике «Маршал Тяньпэн».
3
Прошло, наверное, уже дней семь, а на Ли Яньшэна все накатывала и накатывала хандра. В те годы по Яньцзиню ходила песенка «Надо есть, надо пить», в которой были такие слова: «Надо есть, надо пить, ни за что не смей хандрить. От своей судьбы ни ты, ни я не уйду, думать о пустом совсем ни к чему. Ничего не бойся и не беспокойся, будет падать небо, все равно не скроешься. Надо есть, надо пить, что поделать, надо просто жить». Эту песенку пели все кому не лень, и Ли Яньшэн тоже ее пел. Бывает охватит его беспокойство, он споет куплетик, и беспокойства сразу как не бывало, на сердце становилось веселее; а тут он пытался ее петь уже дней семь, но вместо веселья, на душе становилось лишь тревожнее. Он пытался понять причину, но причины как таковой не было: каждый день он все так же ходил на работу в свою лавку, все так же трижды в день ел у себя дома, ничего нового. С Ху Сяофэн он в последнее время не ссорился, да и с соседями по прилавку был в ладах. Выражаясь словами торговавшего рядом табаком и алкоголем Лао Мэна, это называлось искать проблемы там, где их нет. Однако эти проблемы проявлялись вполне конкретно. Если раньше Ли Яньшэн и так говорил мало, то теперь он стал говорить еще меньше, ограничиваясь тремя фразами в день и проводя все время в каком-то оцепенении. Когда к нему приходили покупатели, он частенько вместо соевого соуса подавал уксус, а вместо сычуаньского перца бадьян. Дома за столом, теперь он, бывало, ел, ел, а потом вдруг откладывал палочки и замирал, глядя в окно.
Ли Яньшэн, о чем задумался? спрашивала его Ху Сяофэн.
Тот вздрагивал и, очнувшись, быстро отвечал:
Да ни о чем.
Проснувшись ночью, Ху Сяофэн часто обнаруживала, что Ли Яньшэн сидит, свесив ноги, на краешке кровати и смотрит, уставившись в непроглядную тьму. А однажды она вдруг пробудилась от его завываний и увидела, как Ли Яньшэн, уставившись в непроглядную тьму, тихонько напевает себе под нос арию из «Легенды о Белой змейке». «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?», повторял он, срываясь в рыдания.
Ли Яньшэн, ты решил в могилу меня свести? испугалась Ху Сяофэн.
Она отвела Ли Яньшэна на осмотр в больницу, там ему измерили давление, взяли кровь на анализ, сняли электрокардиограмму, сделали компьютерную томографию всех органов, но никаких отклонений не нашли. Тогда она сводила его в психиатрическую клинику, но и с психикой у него оказался полный порядок.
Ты явно болен, но при этом у тебя ничего не находят, в такой ситуации и помереть недолго, сказала Ху Сяофэн.
Я и сам этому не рад, но ничего не могу поделать, ответил Ли Яншэн и тут же добавил, Сяофэн, умру я или нет, ты больше обо мне не беспокойся.
Ху Сяофэн заплакала:
Ты специально пугаешь меня, чтобы прежде, чем умереть, сначала померла я, да?
Вдруг, спохватившись, она спросила:
А может, ты встретил во сне Хуа Эрнян?
Ли Яньшэн покачал головой:
Если бы я ее встретил, меня бы постигла участь Большеротого У, поскольку шутить я не мастак, она бы уже давно меня раздавила, и я бы тут с тобой не разговаривал.
Ху Сяофэн встрепенулась:
Раз так, значит ты весь в мыслях о том, что Хуа Эрнян вот-вот нагрянет к тебе. Не лучше ли тогда просто заготовить анекдот? Если припасешь заготовку, то, может, и тоска вся пройдет.
Ли Яньшэн снова покачал головой:
Не смеши меня, я тут даже песню «Надо есть, надо пить» сколько раз вспоминал, все без толку.
Но из-за чего в конце концов вся эта напасть?
Если б я знал, то уже бы не мучался.
Ху Сяофэн, которую до этого то и дело мучала потливость, из-за постоянного беспокойства за Ли Яньшэна в результате избавилась от своего недуга.
А вот у Ли Яньшэна через какое-то время заметно ухудшился аппетит. Спустя месяц он сильно похудел, глаза его совсем запали, а скулы выступили наружу.
Лао Мэн, что торговал табаком и алкоголем, его увещевал:
Яньшэн, нельзя так себя изводить.
А Ли Яньшэн ему отвечал:
Эта тоска лишь усиливается, я теперь уже и жить не хочу.
Тогда тебе явно надо обратиться к Лао Дуну, посоветовал Лао Мэн и тут же спросил, Пойдешь? Если пойдешь, могу составить тебе компанию.