Заметив движение на чужом корабле, Хокмун опустил факел. Пламя отражалось в его глазах, бросало багровые отблески на лицо.
Оладан снова поднялся на палубу и, держа в одной руке факел, другой стал вращать ворот лебедки.
Увидев поднимающийся над люком огромный ялик с тремя оседланными лошадьми, Шарагов крякнул от изумления. Лошади испуганно и непонимающе глядели на море. Ялик медленно проплыл в воздухе и повис, покачиваясь, над водой.
Закончив работу, Оладан привалился к лебедке спиной. Он вспотел и тяжело дышал, но ни на секунду не опускал факела.
Шарагов осклабился.
- Неплохо придумано. Но ничего не выйдет. Вас всего трое. Что теперь будете делать?
- Повесим тебя, - ответил Хокмун. - На глазах у экипажа. Я устроил эту ловушку по двум причинам. Первая: мне нужно кое-что от тебя узнать. Вторая - я решил свершить правосудие.
- Какое еще правосудие? - закричал перепуганный Шарагов. - Зачем ты суешься в чужие дела? Какое еще правосудие?
- Правосудие Хокмуна, - твердо ответил герцог Кельнский. На его бледное лицо упал солнечный луч, и казалось, Камень во лбу ожил.
- Матросы! - завопил Шарагов. - Спасите меня! Убейте их, матросы!
- Если вы пошевелитесь, мы убьем его и подожжем корабль, - крикнул д'Аверк. - Вы погибнете напрасно. Мой вам совет: уходите, пока целы. Мы казним только Шарагова.
Как они и рассчитывали, матросы не испытывали особой любви к своему капитану-пирату и не желали ради него рисковать жизнью. И все же они не рубили абордажных канатов, выжидая, что предпримут трое смельчаков.
С веревкой в руке Хокмун забрался на салинг. Сделав петлю и надежно укрепив веревку над водой, он спустился обратно на палубу.
Наступила мертвая тишина. Шарагов постепенно сообразил, что помощи от своей команды он не дождется.
За кормой покачивался над морем ялик с лошадьми. Скрипели тали. В руках троих воинов, пленивших Шарагова, потрескивая, горели факелы.
Шарагов отчаянно закричал и попытался вырваться, но пирата остановили острия трех мечей, прижатые к его горлу, груди и животу.
- Вы этого не сделаете... - пробормотал он, но умолк, видя мрачную решимость на лицах своих врагов.
Оладан подцепил мечом петлю, подтянул ее к борту, Хокмун расширил ее, а д'Аверк подтолкнул к ней Шарагова. В тот миг, когда петля опустилась на плечи пирата, он взревел и ударил Оладана, сидевшего на планшире. Тот с криком полетел в воду. Охнув от неожиданности, Хокмун бросился к борту. Шарагов повернулся к д'Аверку и выбил факел из его руки, но француз отступил на шаг, и у глаз капитана заблестела сталь меча.
Пират плюнул д'Аверку в лицо, прыгнул на борт, лягнув Хокмуна, который попытался его остановить, и бросился в воду.
Петля затянулась, край нок-реи опустился и взметнулся вверх, хрустнули позвонки, и тело задергалось на веревке.
Д'Аверк кинулся к упавшему факелу, но пропитанная нефтью палуба уже вспыхнула. Пока он пытался затоптать огонь, Хокмун бросил Оладану канат, и мокрый зверочеловек вскарабкался на борт корабля. Купание ему, похоже, ничуть не повредило.
Матросы на корабле Шарагова зашумели и подступили к борту. "Почему они не отплывают?" - удивленно подумал Хокмун.
- Отходите! - крикнул он. - Ваш капитан мертв, и вы будете мертвы, если не отплывете!
Но матросы не двигались.
- Пожар, остолопы! - Оладан показал на пламя, от которого пятился д'Аверк. Огненные языки взметнулись вверх и лизали мачту и надстройку.
- Пора в лодочку, - усмехнулся д'Аверк.
Бросив свой факел в пламя, Хокмун поспешил к ялику.
- Почему они не уходят? - спросил он француза.
- Сокровища, - пояснил тот, крутя ворот лебедки. - Думают, награбленное добро еще в трюмах.
Ялик опустился на воду. Напуганные лошади фыркали, чуя запах дыма.
Соскользнув по талям на дно ялика, бывшие владельцы черного корабля налегли на весла.