Так или иначе, Большой Московский собор придал анафеме «древние богослужебные чины», а заодно и всех тех, кто их держится. Соловецкий монастырь был объявлен «гнездом раскола». Собор назначил в обитель своего настоятеля отца Иосифа, который должен был провести на Соловках никоновскую реформу. Но братия его не приняла, выслала в Сумской Посад, где он несколько лет управлял монастырскими землями. Ему это позволяли потому что, Иосиф был ставленником Алексей Михайловича, а братия, даже после осады монастыря войском стряпчего Волкова, продолжала за царя усердно молиться.
Ладно, ступайте. Скажите преподобному, что сейчас буду.
Онофрий дернул носом, моментально, словно его сдуло ветром, вылетел из кельи. Инок Макарий в дверях задержался:
За лекарем Томасом Винклером в Кемь послали. Архимандрит совсем плох. Пусть немец хоть кровь Никанорию спустит. Может, отпустит. Хотя на всё воля Господа.
Когда помощник удалился, Никодим собрал рукописи, аккуратно сложил в обитый железом сундук, где лежала медная, раздвижная увеличительная труба. Ее как бы в довесок к копии Ипатьевской летописи присовокупили шведские купцы. Туда же, в сундук, монах положил несколько пергаментных листов. Они тоже прилагались к черновику, но были как бы отдельно от нее. Кто составил эти листы и как они попали в перепись «Повести временных лет», было неизвестно и шведским гостям. Впрочем, торговцам до этого не было дела. Забрали плату и уехали. А вот Никодим внимательно изучил эти листики.
В них было сказано, когда на небесах вдруг появлялись яркие, хвостатые звезды и что за этим следовало. Ну, про Вифлеемскую звезду, ставшую предвестником рождения Иисуса Христа, Никодим хорошо знал. Но оказывается, как было сказано в рукописи, «хвостатую звезду» наблюдали и в 5672 году, и в 6038, 6574
«И паки сице же бысть при Устиньянѣ цесари, звѣзда восия на западѣ, испущающи луча, юже прозываху блистаницю, и бысть блистающи дний 20». Это была ссылка на Лаврентьевскую летопись. Она же сообщала, что появление яркой звезды с хвостом предшествовало нашествию монголо-татар на Русь и Тохтамыша. «Бысть нѣкое проявленіе, по многія нощи являшася таковое знаменіе на небеси: на востоцѣ, пред раннею зарею, звѣзда некая, аки хвостата, и якоже копейнымъ образомъ, овогда вечерней зарѣ, овогда же во утреней, тоже многажды бываше».
Никодим, внимательно изучив записи, неожиданно пришел к выводу, что «хвостатые звезды» появляются на небе с определенной периодичностью, а именно приблизительно через 76 лет. Последней даты появления такой звезды в листах указано, разумеется, не было, она обрывалась на 7039 годе. Здесь же было отмечено, что звезда всегда летит от солнца хвостом вперед.
Темными звездными ночами монах Никодим поднимался на самую высокую Никольскую башню монастыря и смотрел в увеличительную трубу на звезды, в надежде обнаружить среди них ту самую, хвостатую.
Закрыв сундук на замок, монах спрятал ключ за икону Спасителя, перекрестившись, вышел из кельи. Он предпочитал работать у себя в тесной коморке, нежели в монастырском книгохранилище, называемом по-новому «библиотекой», как его соперник Гаронтий, где всегда было многолюдно. Никодим же предпочитал одиночество, не считая тех дней, когда приходилось выдерживать очередную стрелецкую осаду.
Пророчество
Архимандрит находился не у себя в покоях, а в моленной. Он лежал на лавке под рядами настенных икон, смиренно сложив руки на груди. Глаза его были закрыты, а сам он недвижим. Когда Никодим вошел, жидкая бородка настоятеля заколыхалась, словно сухая трава на ветру. Летописец подумал, что преподобный преставился.
Сядь рядом, вдруг сказал Никанорий вполне крепким голосом.
Опустившись на противоположную скамью у конуна с горящими свечами, Никодим слегка наклонился вперед, давая понять, что слушает архимандрита внимательно.
Как видишь, скрутило меня в очередной раз, начал преподобный. Думаю, уж не выберусь.
Ты и весной так говорил, возразил Никодим. Но Бог тебя не оставил и теперича не бросит.
Поглядим, кротко ответил настоятель. Ты, Никодимушка, бери оборону обители и святой нашей православной веры в свои руки. Тебе даю полную власть.Временную. Ежели помру, отца Иосифа обратно из слободы не зовите. Сами решайте, кому доверить монастырь.
В моленную вошли казначей Гаронтий, инок Макарий, сотник стрелецкого «добровольного» полка Афанасий Ильин. Архимандрит повторил им все то, что сказал Никодиму. Гаронтий поморщился, видно, он надеялся стать «головой» монастыря на время болезни настоятеля. И казначей не удержался:
Да куда ему, Никодиму, справиться со столь сложной задачей! Как пушки расставлять он знает, а как подвигнуть народ на духовный подвиг, да накормить его хлебом, ему не по силам. К тому же, на этот раз Волков привел огромное войско, не устоять нам, ежели обитель возглавит Никодим.
Врешь! в гневе крикнул летописец. Это ты от зависти, Гаронтий, на меня напраслину наводишь. Знаю, куда метишь, но не бывать тому, потому как ты никчемный человечишко.
А ты
Ну, полноте вам, опять вполне твердым голосом прервал недостойную для монастыря свару настоятель. Что вы как кошка с собакой. Опомнитесь.
Но Никодим разошелся. В его душе сверкали молнии. И он, еще не осознавая что говорит, выпалил:
Я знаю, в отличие от пустослова Гаронтия, как остановить Волкова! Более того, без единого выстрела. Он уйдет с войском и больше никогда сюда не вернется.
Это как же, всенощной молитвой? съехидничал Гаронтий.
Настоятель приподнялся на локтях:
Что ты говоришь, Никодимушка, как же это без единого выстрела?
А вот так!
Летописец сам удивлялся себе. Будто какой-то другой человек изнутри говорил за него:
Мне нужно встретиться со стряпчим Волковым. Поговорить с ним с глазу на глаз.
И все? удивился сотник Афанасий Ильин. Так это мы мигом устроим.
Я еще своего слова не сказал. Архимандрит вновь опустился на лавку, помолчал. Что же ты стряпчему поведаешь, Никодимушка?
Это тайна, ответил тот и вновь получил усмешку от Гаронтия. Помощник же летописца инок Макарий стоял с распахнутыми глазами, полуоткрытым от удивления ртом и думал: уж не помутился ли рассудком Никодим?
Что ж, сказал, наконец, настоятель. Тайна так тайна. Разрешаю тебе встретиться с Волковым. Отправь стрельца к раскольникам, Афанасий. И вдруг крикнул: Это они раскольники, предавшие истинную веру, поверившие иуде Никону, а не мы!
Гонец вернулся к вечеру. Передал, что стряпчий Агатий Волков готов встретиться с Никодимом на рассвете у рва, за Белой башней.
Стряпчий не опоздал. Он пришел один, хотя в саженях пятнадцати, в кустах Никодим заметил стрельцов. Но он ничего на это не сказал.
Первым начал говорить Волков:
Мне наплевать, креститься ли двумя перстами или щепотью, кланяться Богу в пояс или в землю, ходить вокруг церкви в Крестный ход по солнцу или против него.Все это глупости несуразные, не стоящие внимания, а уж человеческих жизней тем паче.
Монах Никодим даже несколько растерялся от таких «еретических» суждений царского воеводы, хотя и сам порой думал об этом. И в самом деле, неужели Создателю так важно сколько раз во время богослужения произносится «аллилуйя» дважды или трижды и какие кушать просфоры: сухие или сдобные.
Если ты так считаешь, то зачем пришел сюда с войском? спросил монах. Для чего готов убивать?
Пустой вопрос, Никодим. Я царёв холоп, подневольник, что приказано, то и делаю. Уговори братию отворить ворота, помириться с Никоном. Это просьба Алексея Михайловича, который не желает кровопролития. И я не желаю.
Не будет крови, резко ответил Никодим. Хотя ворота мы не откроем. Братия никогда не смириться с ересью.