После завершения его миссии многое изменилось. Жизнь Садхгуру уже не подчинена одной-единственной цели, но остается столь же насыщенной. Будучи основателем Фонда Isha международной организации, чья деятельность направлена на благополучие людей, он ведет курсы и программы по всему миру. У Садхгуру очень плотный график, которому он следует с невозмутимой элегантностью йога. Сейчас он духовный лидер, чье влияние распространяется на всю планету.
Но что означает быть гуру?
Возможно, лучше всего подойти к вопросу прямо. Давайте начнем с сомнений, которые это слово вызывает во многих из нас. Не отрицаю, что слово «гуру» это «подозреваемый» во многих лексиконах. Для кого-то оно запятнано безвозвратно, для кого-то отдает темным средневековьем. Скажите людям, что у вас есть гуру, и посмотрите на их реакцию. Это слово заставляет знакомых изумленно моргать, родственников широко улыбаться, а друзей с глубокой озабоченностью осведомляться о состоянии вашего банковского счета и о личной жизни. Многие предпочитают немедленно сменить тему в попытке предостеречь вас от лишних высказываний, чтобы избавить от позора.
Однажды, работая в культурном центре, я обмолвилась старшей коллеге о том, что пишу стихи. Она по-доброму улыбнулась. Прежде чем выйти из комнаты, она в утешительном тоне произнесла: «Уверена, рано или поздно вы чего-нибудь добьетесь в жизни».
Я поблагодарила ее, сожалея, что не могу похвастаться изобретением зубной пасты, отказом от работы в NASA или даже написанным романом. Стихи это ведь так несерьезно!
К счастью, мне не довелось сообщить ей о том, что у меня есть гуру.
Но оставим коллег. Признаюсь в собственных сомнениях относительно духовных просветителей и авторитетов, пытающихся заключить сакральное в клетку. Я часто задаю себе вопрос: как, черт возьми, я превратилась в человека, у которого есть гуру?
Наверное, честнее всего сказать, что я не воспринимаю себя как скептика, который превратился в преданную. И если я считаю Садхгуру своим проводником, то это потому, что он никогда не просил меня прекратить быть скептиком и стать преданной. Мое состояние переменчиво. Иногда я больше сомневаюсь, чем учусь. Или, точнее говоря, иногда я больше боюсь, чем удивляюсь, больше отвлекаюсь, чем испытываю преданность, больше сопротивляюсь, чем воспринимаю. А иногда наоборот.
Но содержание моих сомнений, страхов и отвлечений изменилось. Как и мои вопросы. Теперь они основываются на фундаменте доверия.
И это подводит меня к следующему вопросу. Подозреваю, что гуру появился у меня потому, что он единственный известный мне человек, преданный моей свободе больше, чем я сама.
Для многих людей, вдохновленных им, Садхгуру святой непостижимого величия. Тем, кто воспринимает его иначе, эта книга покажет еще один ракурс, позволит окунуться в другое мировоззрение, даже если оно не совпадает с вашим.
Я воспринимаю Садхгуру как своего гуру. Но при всем моем самопровозглашенном ученичестве я не способна писать ни жития святых, ни разоблачения. Слово «гуру» часто заставляет нас поверить в отсутствие выбора. Но стоит ли считать, что, ограничивая себя выбором «или-или», вы обеспечите себе вечную молодость? Наверняка есть и другие варианты, кроме как: непререкаемое презрение или слепая вера, злословие или ода, жесткая критика или канонизация?
Пока я писала биографию Садхгуру, которая частенько повергала меня в недоумение, ориентиром мне служила его ясная фраза: «Не смотри ни на что свысока. Не смотри ни на что снизу вверх». Услышав ее впервые, я почувствовала глубокий отклик, поскольку никогда не доверяла иерархиям. Эта фраза до сих пор приходит мне на помощь время от времени.
Я осознала: помимо подозрительности и послушания, существуют и другие варианты реакции на тайну.
Любопытство. Добровольное прекращение неверия. Восприимчивость, которая не переходит в легковерие. Исследование, которое не ведет к жестким умозаключениям.
Я люблю слушать, но не отказываюсь от критики. Часто я с удовольствием принимаю несогласие. Мне нравится сочетание рационального и нерационального, в чем так искусен Садхгуру. Последнее преобладает, это правда. Иногда я воспринимаю сказанное им как поучительный миф. Иногда задаю вопросы. Бо́льшую часть времени я не то чтобы все понимаю. Но предпочитаю отступить. Не потому, что «есть многое на свете, друг Горацио» (Гамлет часто приходил мне на помощь во время бесед с Садхгуру), но потому, что у меня есть основополагающее доверие к Садхгуру.
А доверие не возникает за один вечер.
* * *
Позвольте напомнить. Это напоминание лишь для тех читателей, которые, как и я, являются искателями. Для тех, кто пытается преодолеть свое сопротивление, вызванное страхом потерять независимость и свободу.
«Зачем нужен гуру? Почему бы не учиться у самой жизни?» спросила одна воодушевленная девушка после моего выступления в Лондоне. Этот вопрос понятен моему сердцу. Было время, когда я тоже его задавала.
Я могла бы ответить, что гуру высвобождает те части вас, которые скрыты, лишены права голоса, забыты и недоступны жизни. Он помогает открыть те двери, которые вы открыть боитесь, а также те, о существовании которых вы даже не подозревали. И я не имею в виду те порталы, на которые обычно указывают психотерапевты.
Я знала, что вопрос той девушки серьезен и достоин подробного, полноценного ответа. Косвенно эта книга может послужить таким ответом.
Когда в 2004 году я встретила Садхгуру, я мало что о себе знала. Знала, что нахожу большую часть ответов в поэзии и искусстве. И что мне повезло зарабатывать на жизнь любимым делом. Границы между работой и досугом были, к моему счастью, размыты. Жизнь в большом городе под названием Бомбей или Мумбаи, этом мегаполисе со многими именами и ликами, была насыщенной, захватывающей, всепоглощающей. Мне нравились ее разнообразие, яркость, непредсказуемость.
Но было и то, что мне не нравилось в себе. Я думала, что поэзия постепенно заполнит эти пустоты. Но оказалось, что пустота и есть суть поэзии. Этого я не ожидала. Мне потребовалось время, чтобы понять: поэзия темное искусство, потому что, по сути, представляет собой высказывания, полные пустот.
Увлекшись в детстве поэзией, я ощущала головокружительное вдохновение от стремительного полета слов. Текстура речи, подобная то взбитым сливкам, то хрустящим чипсам, то легкому шелку, приносила мне высшее чувственное наслаждение.
Но потом вмешалась жизнь. И постепенно градус наслаждения снизился. Некоторые друзья из культурной среды тоже этому поспособствовали. Мы убеждали себя, что живем как творцы. В отличие от большинства людей, мы не так уж зависели от страховок, клубных карт и отпусков. Но, как бы я ни нуждалась в творческом окружении, я видела его невысказанное беспокойство, имперские замашки и ритуалы самовосхваления. Я была частью всего этого.
Тогда я решила (возможно, ошибочно), что большинство счастливых людей вокруг меня не очень-то интересны. Они были либо чрезмерно возбужденными, либо банально скучными. Я не доверяла ни тем, ни другим. Казалось, что первые пребывают в отчаянии, а вторые живут как послушные овцы.
В стихах есть паузы, подобные пробелам между словами на странице. В какой-то момент я нырнула в один из этих кратеров. И поняла, с чем приходится иметь дело алхимикам речи: они вынуждены сойти с колеи. Я начала открывать пустые, пугающие сферы самой себя, которые не могла определить словами.
Должен быть другой путь.
Всеядное штудирование философии больше не помогало. Я начала осознавать, что не могу жить полноценной жизнью, используя лишь одну часть своего мозга. Мне стало очевидно: нужен путь, который задействует не только фрагменты ума или сердца, но все мое существо, полностью. Если я не хочу жить раздробленной жизнью, нужно принять тот факт, что я заблудилась.