Яна Филар
Король темных земель
Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)
В оформлении использована иллюстрация:
© Nikita Stogov / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru
* * *
А что ты сделала, чтобы он тебя не бил?
Ноябрь
1
В темной прихожей квартирки на пятом этаже в доме за трамвайным кольцом две девчонки, одна постарше, другая помладше, делились секретами. Младшая, Клеопатра, которую люди звали исключительно Клепой, стояла у зеркала и собиралась в волшебное место под названием «драма». Старшая это я сидела на полу с головой на коленях.
С кем он на тебя спорил?
Со своей девушкой.
Это она о Сашке. Сашка не тот, о ком я хочу рассказать, но без него не было бы того кошмара, в который я провалилась на ближайшие пару лет. Без него и без тысячи мелких случайностей, совпадений и закономерностей, которые называют судьбой.
Вот и верь теперь людям, подытожила Клепа.
Клепе тринадцать. Очень скоро, несмотря на мои уговоры, она сойдется с тем, кто меня предал. Ей свойственно влюбляться в каждого встречного таков ее способ общения с миром.
Ты снова на «драму»? спросила я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.
«Драма» не просто областной драматический театр с толстыми колоннами и советским гербом на треугольном фронтоне; так мог выглядеть любой театр в любом провинциальном городе. «Драма» место особенное: магнит мрака, обитель юности. На каменных ступенях театра, словно стая черного воронья, коротали часы неформалы в шипах и коже: девицы с обритыми головами, парни с роскошными волосами, с черепами и рок-легендами на груди. Вечно пьяные и беспредельно свободные. Молодые боги миллениума: красивые, как бахусы и вакханки, не толстые и козлоногие, как у Рубенса, а которые у Бугро.
«Драма» закрытый клуб: не каждому туда вход доступен.
Когда акселератка Клепа попала в свой мрачный рай, от скромной девочки не осталось и следа: теперь она красила волосы и ногти в черный, густо подводила узкие глазки жирным дешевым карандашом. Она была безнадежно и решительно некрасива, и лишь губы ее, огромные и пухлые, как упругая взбитая перина, хотелось если не съесть, то укусить или хотя бы к ним прикоснуться не губы, а пропуск в рай.
Я смотрела на ее отражение в зеркале, на то, как она красит ресницы, на ее вытянувшееся лицо, рот, сложенный в букву «о», и не понимала, что же в ней, кроме великолепных губ, привлекает стольких людей.
Помню, как я учила ее читать по слогам, заражала любовью к книгам, делала с ней уроки, чтобы вытянуть на четверки, пока ее разочарованная в жизни мать курила на кухне и поглощала в одиночестве черный кофе. Иногда мне казалось, что я и есть ее мама, такой близкой она мне стала, а теперь Клепа там, среди богов, а мне остается лишь смириться с ее уходом.
Сашка тоже бывает на «драме». Можно тебя попросить не общаться с ним?
Сдался мне твой Сашка.
Твой. Обидно, но справедливо.
Просто я знаю, что он будет говорить обо мне и чем это всё закончится, у вас с ним
Клепа вздохнула и повернулась ко мне.
Не буду, обещаю. Ладно, не куксись. Смотри на это с положительной стороны: теперь тебе не придется врать.
Она права. Пока я не побывала в настоящих отношениях, пусть и не слишком счастливых, знакомым приходилось выдумывать невероятные похождения на любовном фронте. Не то чтобы мне хотелось похвастаться скорее не быть белой вороной. Неловко хранить невинность почти в шестнадцать, когда и за меньшее могли засмеять.
И всё же мне не хотелось дарить себя первому встречному я ждала настоящей любви.
Клепа вручила мне утюжок: выпрямить волосы, порченные дешевой краской и жаром плойки. Ладонь заскользила по гладким, с синим отливом волосам, проверяя, не остался ли где колтун. Так быстро растут. Я удержалась от порыва прижать нос к бледному пробору и вдохнуть запах ее шампуня. Мне хотелось сказать: не уходи, не оставляй меня. Я упустила развилку, когда наши с Клепой пути разошлись, не понимала ни ее музыки, ни желания часами сидеть на грязных ступенях с ее тупыми дружками, ни, тем более, ночных походов на кладбище, куда смотрели окна моей квартиры. Мы теряли друг друга, как терялось наше общее детство.
И тут меня осенило:
Покрась мне волосы.
Клепа сразу же расцвела и повременила с уходом. Ее мечты были не слишком затейливы: ножницы, зеркала и она, Клепа, в фартуке порхающая над чужой шевелюрой. Из всех картонных коробок и бутыльков с краской я выбрала темно-шоколадный оттенок, который смоется за неделю. К переменам радикальным я еще не была готова.
Необычно. Мне нравится.
Клепа отвела меня к зеркалу и отошла, чтобы полюбоваться работой. Меня не узнать: темный цвет прибавил лицу возраста, а коже бледности. Очертились круги под глазами, под скулами легли тени, и вид стал довольно болезненный, как у тех романтичных натур декаданса, что в исступлении режут вены и читают стихи о смерти. Клепа уже имела несколько шрамов на белых запястьях такова была дикая и разрушительная мода «драмы».
Мы сразу решили явить миру мой новый образ, но на «драму» Клепа не решилась меня позвать. Мы шатались по мрачным улицам, еле освещаемым тусклыми фонарями; снег шел и таял, оставляя лужи и чавкающую землю в прорехах асфальта. Я проглотила обиду, но понимала: мне не место на ступенях театра у круглой чаши фонтана, в который новые боги летом выливали шампунь и резвились в пене, словно оттуда же и рождались. Должно быть, они сами не сознавали, как счастливы были.
За нами увязалось два парня, постояли с нами в чужом подъезде, поговорили о пустяках: кто мы, откуда, где учимся. Скука. А ведь когда-то в таких же подъездах происходили удивительные события: мы с Клепой летали через ступени, усыновляли беспризорные книги, спасали котят от морозов. Даже поездка в лифте казалась удивительным приключением. Мы покоряли пространство: хватаешься за перила и перебрасываешь лёгкое тело через лестничный пролет, почти не касаясь пола. А за узким окном над почтовыми ящиками сибирская зима, и снежинки отчётливо белые в пронзительно синих сумерках.
Смешно было наблюдать, как похотливое нетерпение на простоватых лицах наших собеседников сменялось досадой. Они угостили нас дрянным пивом, и когда в голове моей зашумело, один из них оказался так близко, что меня затошнило от запаха его рта. Рука его подпирала стену возле моей головы, вторая скользнула на талию.
За угощение надо платить, послышалось в ухе шепот.
Пошли отсюда, бросила Клепа, быстро смекнув, к чему всё идет, и направилась к выходу. Отпусти или я закричу!
Чужак ухватил ее за руку, а я стала немым манекеном, хлопавшим глазами, не в силах ни ответить, ни пошевелиться.
Клепа всё-таки выполнила угрозу и заверещала так, что дрогнули стекла в окне над рядом почтовых ящиков. Где-то хлопнула дверь, послышались шаги по лестнице. В детстве на Клепу уже нападали в подъезде, так что она бывалая. Нас отпустили, и, оставшись одни, мы ужасом смотрели друг на друга и дышали так часто, будто только что пробежали стометровку за девять секунд. Мимо нас, даже не взглянув, прошагал мужчина с пакетом мусора. Мы разом сникли и под нелепыми предлогами разбрелись по домам.
2
Надеюсь, это смывается, бросила мама вместо приветствия.
Мама умеет спускать с небес на землю. Земля это ее стихия, у нее земная профессия и совершенно земные взгляды.
Ты выглядишь лет на тридцать, даже через дверь она продолжала высказывать свое мнение, о котором никто не просил.
Это тебе тридцать, мам. Тридцать четыре, если быть точной, почти старость. На мне же проклятие вызывающе юной матери. Я родилась в ледяное октябрьское утро, в богом забытом роддоме на окраине шахтерского городка. В то утро родители должны были вернуться домой в областной центр, но небеса разразились небывало злым снегопадом, сокрыв пеленой дорогу домой. Изнутри я постучалась не вовремя, впрочем, таким же нежданным было мое зачатие на скрипучей койке студенческого общежития. Нежеланные дети редко бывают счастливы, нет-нет, да промелькнет в голове мысль: может, я помешала? Может, родители успели бы чего-то добиться, если бы не стали родителями так рано? Может, они меня не хотели?