Пройдя пару кварталов, он снова повернул налево, миновал несколько колоритных многоэтажных домов в стиле модерн, нырнул под арку одного из них и оказался в тесном дворе с увядшим газоном; пересек этот двор, миновал еще одну темную арку с расписанными граффити стенами, и попал в тихий квадратный двор-колодец. Огляделся, возле одного из подъездов увидел вывеску с говорящим названием «Лотос» и направился туда. Уже несколько лет здесь находилась небольшая частная галерея, хорошо известная настоящим ценителям живописи.
Сегодня здесь открывалась выставка так называемых «молодых питерских художников», среди которых затесался и его приятель. С точки зрения самого Александра, тот был вполне себе приличным живописцем и имел добротное образование, так как окончил Академию художеств. Надо заметить, что Вениамин никогда не оправдывал свое безделье творческим застоем, много работал и даже имел небольшую мастерскую, в которой они неоднократно распивали спиртные напитки, ведя глубокомысленные беседы на философские темы. Живописные работы друга представлялись Александру интересными и довольно оригинальными, хотя в них порой угадывались мотивы Одилона Редона или Каспара Давида Фридриха. К тому же, сквозь безупречную технику в полотнах Вениамина можно было разглядеть сильную личность, которая пытается проложить собственный курс в океане живописного искусства и бесстрашно замахнуться на соперничество с предыдущими поколениями выдающихся мастеров.
Поднявшись по ступеням крыльца, Александр отворил дверь и оказался в фойе, оформленном с претензией на шизофренический модерн, где тотчас увидел приятеля, который беседовал с каким-то колоритным бородачом. Он приблизился к ним и остановился, стараясь не мешать, однако беседа, по-видимому, уже иссякла, бородач попрощался и отошел, а Вениамин, подхватил друга под локоток и потащил в выставочный зал, где с видом знатоков прохаживались первые посетители выставки.
Зал имел форму параллелепипеда, не слишком широкий, но достаточно длинный. Причем освещение, как невольно отметил Александр, оставляло желать лучшего. Однако, к его удивлению, а он всегда был немного снобом, работы местных художников производили хорошее впечатление своим разнообразием и бьющей через край фантазией. А именно наличие фантазии он считал самым ценным в литературе и художественных работах. И еще внутреннюю силу. Тот невидимый энергетический заряд, который творец вложил в свое произведение. Переходя от картины к картине, он внимательно изучал каждое полотно, стараясь проникнуть в замысел создателя. Что-то нравилось больше, что-то меньше, что-то останавливало надолго, притягивая своей нет, не красотой, но внутренним подтекстом, через который проявляется душа художника, а не только его ремесло.
Ну, как тебе мои работы? нетерпеливо спрашивал Вениамин, мешая другу рассматривать полотна других художников. Стоящие, или обычные ремесленные поделки?
Ты ведь знаешь я не фанат живописи, осторожно начал Александр. По-моему здесь много любопытных работ. Что касается твоих Я не критик, не могу досконально разбирать твое живописное мастерство, плотность мазка, палитру, идею и пр. Я смотрю, как дилетант: нравится, не нравится, хочется, пройдя весь зал и осмотрев экспозицию, снова вернуться к определенным работам, или ничто меня глубоко не затронуло. Ну, так вот. К твоим работам мне захотелось вернуться. Уж не знаю почему. Чем-то они цепляют, будоражат, притягивают. Хотя у тебя там черт знает что наворочено, вне всякой логики нормальной. Но при этом интересно, оригинально, захватывает. Не могу рационально объяснить, только на уровне интуиции.
Объяснить? Лучше?! Да лучше просто невозможно, Вениамин буквально сиял. Ты мне сейчас такой бальзам на душу пролил. Даже не представляешь, насколько правильно сказал. Захотелось снова вернуться это главное, этим все сказано.
Глядя на восторженного приятеля, Александр невольно подумал, что недаром имя «Вениамин» переводится с древнееврейского как «счастливый мальчик». Воистину, он умеет быть счастливым. Да и везунчик по жизни, ей-богу! И тут же мысленно перебил себя: никакой он не везунчик. Все ему достается через труд. Не зря называет себя рабом на галерах сутками в мастерской торчит.
Кто-то из коллег-художников внезапно окликнул Вениамина, он извинился и отошел. Александр еще раз обошел выставочный зал, разглядывая картины, а затем направился к прилавку, на котором красовались сувенирные изделия и были разложены живописные альбомы. Слабость к альбомам с репродукциями тянулась из детства, почти условный рефлекс. Вот и сейчас, едва взгляд упал на альбом китайской живописи, в его довольно обширной коллекции такого еще не было, что-то у него внутри щелкнуло, глаза загорелись, он схватил альбом и сладострастно принялся листать. Наткнувшись на картину под названием «Цикада на осенних цветках лапины», удивился странному совпадению: именно эту картину Ци Байши он видел пару часов назад в интернете, когда читал про цикад. Просто фантастика! Видно, не зря он провел сегодняшнее утро за чтением про этих замечательных насекомых. Он решил приобрести альбом, и уже открыл рот, чтобы поинтересоваться его стоимостью, как вдруг его тронули за плечо. От неожиданности он вздрогнул и обернулся. Рядом с ним стояла женщина лет тридцати. Чуть выше среднего роста, прямые темные распущенные волосы, густые и сияющие такие изображают в рекламных роликах высококачественных шампуней; на губах яркая помада, на ногтях темно-красный лак в тон. Ее лицо показалось ему смутно знакомым, в то же время он отчетливо сознавал, что прежде они не встречались такую забыть невозможно.
Могу я тоже взглянуть? спросила она, указывая на альбом.
Конечно, пожалуйста, прошу вас он протянул ей альбом, не в силах отвести взгляд от лица. Чуть вздернутый точеный нос, четко очерченные губы, явно не накачанные, а свои, и высокие скулы каким-то непостижимым образом складывались в удивительно гармоничный и законченный облик. И глаза, глаза Зеленоватые, бездонные, в которых тонешь сразу и навсегда. Единственное в своем роде лицо.
Господи, да что со мной творится? Подумал он, с трудом переводя дыхание. Женщина как женщина, обычная, современная, довольно хороша собой. «Обычная?! тут же возмутился внутренний голос. Да ты просто законченный кретин! Необычная, совершенно необычная. Необыкновенная».
Впервые вижу в продаже репродукции Ци Байши, сказала она, почти с нежностью принимая альбом из его рук. Обожаю его работы. Особенно вот эту «Цикада на осенних цветках лапины», она осторожно перевернула несколько страниц, и эту тоже «Домашний сверчок и домик сверчка из тыквы». Разве не прелесть? В них есть нечто неуловимо утонченное, восточное, чего нам, европейцам, пожалуй, никогда не постичь.
Вы же как-то постигли, с легкой иронией произнес он.
Она не обратила внимания на его иронию и продолжила:
Слово «постичь» какое-то неправильное, не к месту здесь. По-моему, такие картины воспринимаются на уровне интуиции чувственно, что ли.
Может, эмоционально? подсказал он.
Верно эмоционально. Когда я была в Греции, мне запомнилась символизирующая музыку эмблема: сидящая на арфе цикада. Потом я прочла легенду, откуда это изображение возникло. Существует миф о соревновании двух древнегреческих музыкантов Эвна и Аристона. Вы его знаете?
Что-то смутно припоминаю, неуверенно сказал он.
О, это красивая и поэтическая история. Однажды два знаменитых древнегреческих музыканта соревновались в искусстве игры на арфе. Каждый из них по очереди исполнял свои произведения, услаждая слушателей прекрасной игрой. Эвн явно был лучшим, как вдруг у него на арфе лопнула струна, и тогда неизвестно откуда появилась цикада, села на его арфу и своим пением заменила разорванную струну. Эвн остался непревзойденным, а цикада навечно превратилась в музыкальную эмблему.