Все семьи суть тайные общества. Мирки, состоящие из интриг и внутренних войн, живущие по своим собственным правилам и установкам, со своими границами и рубежами. Правила семьи часто кажутся лишенными смысла тем, кто находится вне ее пределов
Размышлял ли теперь мой брат о тайнах, которые так портили нашу семейную жизнь и создавали атмосферу скрытности, которая в конечном итоге и привела его в тюрьму? Ведь мы, люди не просто суммарное проявление того, что нам приходится пережить, но еще и свидетельство того, как мы осмысляем все встреченное на жизненном пути. В безумную сложность выбора вторгается музыкальная тема случайности и вот, приняв массу ошибочных и необдуманных решений и навредив себе, мы, бывает, переписываем сценарий, создавая тот, с которым можем жить.
Имя и номер заключенного?
Искаженный голос доносится из небольшого динамика, впаянного в плексиглас у входа в федеральное исправительное учреждение в Отисвилле, штат Нью-Йорк. Ворота, на них колючая проволока. Бетонные стены. Заметны тени скрытых за ними жилых корпусов. Кроме этого да еще вывески, сообщающей, что это и в самом деле тюрьма, в облике этого места нет ничего особенно гнетущего. Если, конечно, вы не находитесь здесь в заключении, поскольку система уголовной юстиции постановила, что таким образом вам надлежит выплатить свой долг обществу. Я назвала имя брата. Держа наготове открытую записную книжку, прочитала и присвоенный ему здесь номер: «5007943NYS34».
Кем приходитесь заключенному? снова спросил голос.
Сестрой.
Через минуту раздался характерный щелчок, и тяжелая армированная дверь открылась. Я вошла, прошла по короткому коридору без крыши, над головой только серое ноябрьское небо, справа и слева стены из шлакобетона, ведущие ко второму контрольно-пропускному пункту. Здесь мне предстояло предъявить удостоверение личности и ждать, пока из моих сумок все вытряхнут и проверят содержимое. Пришлось вытерпеть и обыск, проведенный женщиной в форме. Когда стало наконец ясно, что я не вооружена и не опасна, что две пачки «Орео», которые попросил принести брат, это действительно любимое школьниками печенье, а в банках арахисового масла не спрятаны бритвенные лезвия, меня проводили в комнату ожидания. Унылое помещение, выкрашенное характерной для государственной больницы зеленой краской, с серыми пластиковыми стульями, люминесцентными лампами, потрескавшимися потолочными плитками и истертым линолеумом. Даже несмотря на свои предыдущие посещения, я все равно нервничала, оказавшись здесь. Тюрьма есть тюрьма, даже если твоему брату в рамках процесса реабилитации здесь предлагаются на выбор уроки игры на пианино или испанского языка.
Элис Бернс?
Меня выкликнули по имени невысокий латиноамериканец в синей униформе служащего тюрьмы, которая явно была ему велика. Я встала. Подвергнув мои сумки повторной проверке, меня отвели в комнатушку с письменным столом и двумя стульями из нержавейки. Как же мне захотелось закурить прямо сейчас! Хоть бы сигарету-другую за пятьдесят минут, отведенные на свидание с братом, и вся эта пытка стала бы куда более сносной.
Сев на жесткий, с прямой спинкой стул, я в ожидании заключенного номер 5007943NYS34 прикрыла глаза, чтобы немного передохнуть от всего этого казенного убожества.
Привет, сестренка.
Я широко открыла глаза. Передо мной стоял брат, и он явно сбросил фунта три с нашей встречи на прошлой неделе. Я поднялась. Мы неловко обнялись, и я подивилась той пылкости, с которой Адам сдавил меня в объятиях, будто хотел передать какую-то духовную силу.
Ничего себе, пробормотала я.
Пастор Уилли сказал, что я грандиозно обнимаюсь он никогда ничего подобного не встречал.
Я уверена, что уж кто-кто, а пастор Уилли разбирается во всех видах объятий.
Ты вроде надо мной насмехаешься, сестренка?
Вроде того. Почему ты так похудел?
Зарядка. Правильное питание. Молитва.
Молитва помогает сбросить вес?
Если начнешь смотреть на калорийные продукты как на искушение дьявола
Я подняла сумку со сладостями, которые принесла брату:
Тогда зачем ты просил принести всю эту вредную еду?
Немного побаловать себя раз в день в этом нет ничего дурного.
А съесть десять печений за раз это, стало быть, сатанинский соблазн?
И снова этот твой тон.
Я ночью плохо спала. И все это для меня сплошной стресс.
Так и должно быть, учитывая то, как плохо я себя вел. Я разрушил много жизней. И навлек позор на всех нас.
Я взмахнула рукой, как коп, регулирующий уличное движение:
Хватит, ты уже достаточно передо мной извинялся.
А пастор Уилли говорит, что до конца извиниться за прошлые грехи невозможно, всегда будет недостаточно. И единственный способ все загладить это идти путем праведности и искупить вину за содеянное в прошлом.
На мой взгляд, большой срок в тюрьме вполне себе искупление. Ты во вторник голосовал?
Мне нельзя. Один из многих недостатков заключения в том и состоит ты лишаешься права голоса. Лишаешься права делать практически все.
Адам принялся расхаживать взад и вперед по узкой комнате давняя привычка невротика, которую он подавлял годами, пока его не заключили в наручники и не провели под конвоем на глазах у собравшихся журналистов. Сейчас, глядя на него, я поняла горькую правду: какие бы он ни вел сейчас разговоры о вновь обретенной внутренней гармонии и искуплении, какой бы независимый вид ни напускал на себя во время оглашения приговора, как бы адвокат ни уверял, что через три года он выйдет из этого заведения общего режима, в душе моего братика царил прежний раздрай. Я подскочила к нему, обхватила двумя руками за плечи, отвела к стулу и посадила, а он только причитал тихонько:
Прости меня, прости, мне так жаль
Еще один побочный эффект стресса необходимость снова и снова повторять одну и ту же фразу.
Я крепко сжала руки брата:
Прекрати извиняться. Что сделано, то сделано. И я рада была услышать, как ты злишься.
Но пастор Уилли говорит, что гнев ядовит. И пока я не научусь прощать
Пастор Уилли не потерял все. Пастора Уилли не заперли в тюрьме. И окружной прокурор не использовал пастора Уилли в своей политической игре, устроив публичную порку, так сказать, в назидание всем. Что, черт возьми, этот евангелист знает о твоем гневе?
На прошлой неделе пастор Уилли сказал мне во время частной встречи, что ты яркий пример «сестринской поддержки».
Я буду тебе благодарна, если ты больше не станешь без конца поминать имя несчастного пастора Уилли. Понятно же, что я здесь ради тебя.
Вот если бы и мой брат оказался так же милосерден.
Его брат! Мой второй брат. Сейчас он, запутавшись в трясине морального превосходства, пребывает в бегах. С нами общения не поддерживает.
Его все это тоже не радует, уверяю тебя, сказала я.
Спасибо, что возишься со мной, а не списала со счетов как конченого, как сделал он.
Ты никакой не конченый, возразила я.
Мама на той неделе то же самое сказала. Вы так до сих пор и не разговариваете?
Я дверью не хлопала, но она продолжает меня винить
Я велел ей перестать это делать. Ты не виновата.
В ее глазах всегда виновата я. Я всегда была для нее нежеланной дочерью, и она повторяла мне это не раз и не три.
Нам всем необходимо исцеление.
Ой, не начинай
Я знаю, по-твоему, все это напоминает слащавую мелодраму. Но пора уже всем нам быть честными друг с другом.
С мамой это пройдет на ура. Но представь, что ты скажешь такое папе
За этой моей репликой последовало долгое молчание. Брат уставился в пол. Невооруженным глазом было видно, до чего ему скверно. В конце концов он взял со стола пачку печенья, вскрыл и, схватив сразу три штуки, буквально проглотил их.