Но теперь-то выполнил, возразил Фафхрд.
Он видел, что седьмая снежная женщина бесшумно бежит в развевающейся белой шубе между жилыми шатрами в сторону дремучего леса, который прижимал Мерзлый Стан к каньону Пляшущих Троллей.
Очень хорошо, сказала Мора. А теперь ты без возражений отправишься со мной в шатер сна для ритуального очищения.
А я ничем не осквернен, заявил Фафхрд. К тому же я очищаюсь иным способом, который тоже угоден богам.
Ведьмы Моры неодобрительно закудахтали. Фафхрд вел смелые речи, но голову так и не поднял, чтобы видеть не их лица с завораживающими глазами, а лишь нижние части длинных белых шуб, похожие на березовые пни.
Посмотри мне в глаза, велела Мора.
Я выполняю все общепринятые обязанности взрослого сына, ответил Фафхрд, от добывания пищи до вооруженной охраны. Но насколько мне известно, смотреть в глаза матери в число этих обязанностей не входит.
Твой отец всегда меня слушался, зловеще проговорила Мора.
Стоило ему завидеть высокую гору, как он взбирался на нее, слушаясь при этом лишь самого себя, возразил Фафхрд.
Вот именно, оттого-то и погиб! воскликнула Мора, благодаря властности сдерживая печаль и злость, но не пряча их.
А откуда на Белом Зубе взялся тот лютый мороз, из-за которого лопнула его веревка? твердо спросил Фафхрд.
У ведьм, как по команде, от возмущения занялся дух, а Мора звучно отчеканила:
Налагаю на тебя материнское проклятие, Фафхрд, за неповиновение и дурные мысли!
С необычайной готовностью Фафхрд ответил:
Покорнейше принимаю твое проклятие, матушка.
Проклятие относится не к тебе, а к твоим злобным измышлениям, пояснила Мора.
Все равно я сохраню его в сердце навеки, отозвался Фафхрд. А теперь, подчиняясь своему разуму, я ухожу до тех пор, пока демон гнева не оставит тебя.
С этими словами, так и не поднимая головы и глядя в сторону, он повернулся и быстро пошел к лесу, взяв немного восточнее жилых шатров и западнее широкой полосы деревьев, простирающейся почти до Зала Богов. У себя за спиною он слышал злобное шипение ведьм, однако его мать не произнесла ни звука. Уж лучше бы она что-нибудь сказала, подумалось Фафхрду.
У молодых людей раны заживают быстро. К тому времени, как Фафхрд, не задев ни одной заиндевелой веточки, вошел в свой любимый лес, все его чувства вновь приобрели былую остроту, к шее вернулась подвижность и сам он снова был чист, как нетронутый снег, и открыт для новых впечатлений. Фафхрд выбрал самую легкую дорогу, миновав покрытые изморозью заросли колючего кустарника слева и громадные, скрытые за соснами гранитные скалы справа.
Он видел следы птиц и белок, суточной давности следы медведя; снежные птицы щелкали черными клювами в поисках красных снежных ягод, покрытая мехом снежная змея зашипела на него, и он не удивился бы, появись перед ним даже дракон с заиндевелым хребтом.
Поэтому Фафхрд остался совершенно невозмутим, когда от ствола огромной сосны отделился кусок коры и в дупле появилась дриада лет семнадцати улыбающаяся, голубоглазая и белокурая. Он, собственно говоря, даже ждал ее появления с тех пор, как увидел убегавшую седьмую снежную женщину.
Однако в течение двух ударов сердца он притворялся изумленным. Затем с криком «Мара, ведьмочка моя!» бросился вперед, оторвал девушку от ее маскировочного фона и обнял обеими руками; они стояли, словно одна белая колонна, капюшон к капюшону, губы к губам, на протяжении самое малое двадцати ударов сердца, ударов весьма громких и восхитительных.
Затем Фафхрд залез ей рукой под шубу и, отыскав разрез в длинном платье, прижал ладонь к ее курчавому лобку.
Догадайся, шепнула девушка, лизнув ему ухо.
Это нечто, принадлежащее девушке. Я думаю, что это начал Фафхрд очень жизнерадостно, хотя его мысли уже бешено неслись в совершенно ином направлении.
Да нет, дурачок, там кое-что принадлежит и тебе, поправил влажный шепот.
Путь, которым неслись мысли Фафхрда, превратился в обледенелый склон, ведший к печальной уверенности. Тем не менее молодой человек отважно проговорил:
Я и надеюсь, что с другими ты не проделывала это, хотя имеешь полное право. Должен сказать, что я польщен
Глупая ты скотина! Я имела в виду, что там кое-что принадлежит нам обоим.
Путь превратился в черный ледяной тоннель с пропастью в конце. В соответствии с важностью момента сердце Фафхрда забилось чаще, и он машинально пробормотал:
Не может быть!
Я в этом уверена, чудовище ты этакое! У меня уже два месяца ничего не было.
Губы Фафхрда сжались, выполнив свою задачу преграждать путь словам лучше, чем когда бы то ни было раньше. Когда же рот его раскрылся, то и он, и язык уже находились в полном подчинении у больших зеленых глаз. Посыпались радостные слова:
О боги! Как здорово! Я отец! Ну и умница же ты, Мара!
Еще бы не умница, согласилась девушка. Думаешь, мне было просто сотворить такую тонкую штуку после всех твоих грубостей? А теперь мне придется отплатить тебе за твое постыдное предположение, что я могла проделывать это с другими.
Задрав сзади юбку, она положила его руки на веревки, завязанные замысловатым узлом на крестце. (Снежные женщины носили шубы, меховые сапожки, меховые чулки, прикреплявшиеся к поясу на талии, и одно или несколько меховых платьев одежда эта была не менее практичной, чем у мужчин Снежного клана, если не брать в расчет длинных платьев.)
Ощупав узел, от которого шли три туго натянутые бечевки, Фафхрд заметил:
Мара, милая, не нравятся мне эти пояса целомудрия. Это так нецивилизованно. И, кроме того, они мешают правильному кровообращению.
Опять ты с этой твоей цивилизацией! Ну, ничего, я буду любить тебя так, что ты и думать о ней забудешь. Давай развязывай узел сам увидишь, что завязан он твоей рукой.
Фафхрд подчинился и был вынужден признать, что узел и впрямь завязан им. Все это заняло известное время, которое Мара провела очень недурно, если судить по ее вскрикам, постанываниям, ласковым щипкам и покусываниям. В конце концов и у Фафхрда возник интерес к процессу. Когда же он завершился, Фафхрд получил награду, какую получает всякий учтивый лжец: Мара любила его, потому что он лгал ей именно так, как это принято в таких случаях, и, любя, завлекала так, что он приходил во все большее и большее возбуждение.
После объятий и прочих знаков приязни молодые люди упали в снег, причем матрасом и одеялом им служили их меховые одежды.
Какой-нибудь случайный прохожий мог бы подумать, что это оживший сугроб извивается в судорогах, давая рождение новому снежному человеку, эльфу или демону.
Через какое-то время сугроб затих, и тому же самому прохожему пришлось бы наклониться очень низко, чтобы разобрать доносящиеся из-под снега голоса.
Мара: Угадай, о чем я думаю?
Фафхрд: О том, что ты королева сладострастия. Ай!
Мара: Вот тебе и ай! А ты король скотов! Нет, дурачок, послушай. Я радовалась тому, что ты покончил со своими скитаниями по югу еще до нашей свадьбы. Я уверена, что ты изнасиловал десятки южных женщин и даже занимался с ними всякими извращениями, оттого-то у тебя и появился этот бзик насчет цивилизации. Но я не в обиде. Я буду так любить тебя, что ты позабудешь обо всем этом.
Фафхрд: Мара, у тебя блестящий ум, но ты явно преувеличиваешь все, что касается единственного пиратского набега, в котором я участвовал под началом Хрингорла, и особенно возможности, какие у меня были в смысле любовных приключений. Прежде всего, жители прибрежных городов, которые мы грабили, и в первую очередь все молодые женщины убегали в горы еще до того, как мы высаживались на сушу. А если каких-то женщин и насиловали, то я, как самый младший, был последним в списке насильников и даже не пытался заниматься этим. По правде говоря, единственными интересными людьми, которых я встретил за все это скучнейшее путешествие, были два старика, захваченные нами, чтобы получить выкуп, от них я научился немного квармаллийскому и верхнеланкмарскому языку да еще один тощий парень, ходивший в подмастерьях у чародея. Он очень ловко управлялся с кинжалом и любил разрушать легенды в точности как я и мой отец.