И вот я увидел его таким, каким он существовал более тысячи лет: прекрасные памятники, великолепные городища, вырастающие прямо из каменных глыб, окруженные оборонительными стенами. Я был поражен богатым, ажурным, белоснежным орнаментом на терракотовых фасадах, нарядным, пряничным полотном плотно расположенных домов с плоскими крышами, решетчатыми, арочными окнами, наподобие венецианских, но более искусных и насыщенных разнообразнейшим декором, с многоуровневыми балкончиками, верандами и башнями. Там было колоссальное количество надписей, которые рассказывали об истории Йемена. Сказочный город, самый красивый из ранее виденных мной.
К сожалению, того города уже нет. Гражданская война и артобстрелы саудовских ваххабитов практически сравняли его с землёй. Ничего из того, что я увидел тогда, что осталось в моей памяти, уже нет. Как и не осталось и той Сокотры, которую я увидел в 2008.
Это был остров, на котором не было электричества, не было мобильной связи, были люди-дикари, которые ходили в юбках, мужчины, когда здоровались, приветствовали друг друга, не пожимая руки, а тёрлись носами. У них был свой, устный язык, письменного не было. Зато были бескрайние белые, песчаные пляжи, невероятные, сказочные деревья с пухлыми, неестественно расширяющимися к земле стволами и открытыми, безлиственными до середины, а часто и до самой верхушки густо ветвистыми кронами, похожими на гигантские грибы с зелёными, пушистыми шляпами. Там были лазурные берега, населенные ярчайшей флорой и фауной.
По таким местам ездил какой-нибудь там, не знаю, эээ, Джеймс Кук. То есть, ну, совершенно дикое место, где белых людей трогали, потому что никогда не видели белой кожи. Это был безумно интересный мир, и я очень рад, что успел побывать там.
Кроме этого, я был в Эмиратах, в Сирии, в Дамаске, в Ливане. Я проехал всю Иорданию на велосипеде от Красного до Мёртвого моря. В общем, поносило меня в тот момент по миру знатно. Я ездил со своим другом, который, в общем, даже, наверное, еще больший интроверт, чем я. Мы за неделю общения могли друг другу сказать слов двадцать. И нам было очень комфортно вдвоём. Два человека, которым очень интересно самими с собой помолчать. Оба этих чувака понимали, что не нужно парить друг друга разговорами.
Но все равно это было несколько людновато».
Митька засмеялся и еле различимо отхлебнул неизвестно что неизвестно из чего.
«Самый кайф обнаружился совершенно случайно, когда знакомые позвали пойти на верблюдах по пустыне. Причём не в какой-то там разовый, дневной выход, а предполагалось, что мы будем идти чуть ли не неделю. В итоге мы шли восемь дней.
Сначала доехали на машинах от Дахаба на противоположную сторону Синайского полуострова. Дальше погрузились на верблюдов и восемь дней шли пешком, пересекая насквозь полуостров, шли обратно в Дахаб. И вот это был кайф!
Нас было восемь человек: трое русских, пятеро бедуинов. Я испытал запредельный уровень внутреннего комфорта. Для меня это было достаточно тяжело физически, потому что в тени (это был февраль, северная часть восточного полушария, то есть ну, всё-таки зима) даже зимой там плюс пятьдесят пять в горах, а ночью плюс пять. То есть, ночью адски холодно, днём адски жарко. Физически, физиологически это было достаточно тяжело переносить, но это был кайф.
Восемь дней абсолютного молчания, потому что верблюды идут не рядом друг с другом. Соответственно, когда я шел на верблюде, я погружался в безумный транс. В голове сварившейся кисель. Мозги там превращались просто в какой-то, я не знаю, студень. Нет, не студень, жульен такой кипящий. Ты толком думать ничего не можешь. А еще и накуренный с утра, не потому что тебе захотелось какого-то там изменённого сознания, нет. Просто оказалось, что бедуины, пересекая пустыню, они либо курят, либо употребляют опий регулярно, ежедневно, с самого утра. И это не придурь наркоманская, это физиологическая потребность.
В самый первый день мы вышли с рассветом, и в 09:00 было уже плюс пятьдесят. Я не курил, потому что я Ну, курить траву с утра Это просто какой-то бред. По мне так это был выкинутый день. Но мои друзья, двое русских, курили прямо с рассвета. Ближе к десяти я почувствовал, что сейчас потеряю сознание, а ребята, которые курили с самого рассвета, были бодрячком, ехали ровно, слушали музычку и даже пританцовывали. Я понял, что что-то здесь не так, и последовал их примеру. После этого я начал курить прямо с рассвета.
В пустыне запредельные условия для выживания. В жизни накурка это потребность в изменённом сознании, а там это необходимость, потому что она просто помогает тебе выживать. Организм гораздо проще переносит жару. Целый день едешь на верблюде, тебя никто не парит. Представь себе. Ты один со своими мыслями, и при этом ты не видишь ничего лишнего. Кайф!
Одно из самых красивых мест на земле это горная пустыня. Песок и камни, и нет больше ничего. Ну, естественно, небо над головой. И это сочетание небо, голубое-голубое небо, белый песок и красные камни. И вот этот вот триколор, который ты видишь на протяжение нескольких дней от рассвета до заката, погружает в транс: начинаешь ковыряться в мыслях, находить проблемы, начиная с детских, причем, разбираться с ними, вспоминать всю жизнь. Вытаскивать из себя то, за что годами себя корил, что поступил где-то неправильно. Но, вспоминаешь глубже, разбираешь ситуацию по кусочкам, раскладываешь по полочкам, понимаешь, что в общем-то, ты правильно поступил, потому что если ты поступил бы иначе, наверное, было бы ещё хуже. А может быть, и было бы лучше, но ты поступил так, как поступил, и пора уже эту ситуацию отпустить, смириться, сделать выводы, не винить себя. Целыми днями так идёшь и думаешь. И в этом оказался самый-самый кайф.
Стоит ли говорить, что это был не последний мой выход в пустыню. После возвращения в Дахаб прошло, наверное, пару недель, и я понял, что я хочу туда снова. И хочу я в пустыню уже не в компании людей, а один. Я нашёл владельца верблюда, на котором я ходил в первый раз (верблюда я назвал Вовкой), спросил, может ли он мне дать Вовку, чтобы сходить в пустыню. Он ответил: «Да, конечно, без проблем, бери». Я дал ему какую-то копейку и ушёл, как ты говоришь «по пескам перламутровым». Ты даже не знала тогда, что я там, может, фотки видела, правда, но четко уловила образ. Всегда знал, что ты умеешь.
Первый раз я ушёл на день. Пошёл с утра, вернулся вечером. А потом я начал ходить на несколько дней. И максимальный мой поход в пустыню в одного был где-то неделю. Это оказался еще больший кайф, чем тот первый! Хотя, куда уж, казалось бы, больше?
Все то же самое, как когда ты идёшь группой, ну, то есть у тебя триколор белый песок, красные камни, голубое небо. Всё то же самое тебя никто не парит, но при этом у тебя появляется необходимость выживать, необходимость принимать жизненно важные решения. Когда ты идёшь группой, решения за тебя принимают бедуины. Ты для них
Мы тогда в первый поход накурились вечером на привале и развели целую теорию из того, что очень прикольно устроена жизнь у бедуинов. Вот они катают нас, русских, по пустыне. Для того, чтобы заработать денег, им нужно провести из пункта А в пункт Б несколько объектов это верблюды и белые. Соответственно, мы и верблюды для них животное, низшие и высшие. При этом низшим животным является турист, а высшим животным верблюд, потому что верблюд может вести туриста, а турист верблюда везти не может. Заработает бедуин только в том случае, если правильно построит логистическую и ресурсообеспечивающую цепочку.
В общем, вся забота, когда ты идёшь группой, ложится на плечи бедуинов. А вот когда я пошел один по этой самой пустыне, помимо того, что я был предоставлен снова своим мыслям, я ещё сам вынужден был быть озабочен своим выживанием и своими коммуникациями там, в пустыне. Там ведь достаточно много людей-бедуинов живёт. С ними для того, чтобы безопасно пройти по пустыне, нужно уметь находить общий язык. Это оказалось, достаточно интересно, и это тема для отдельного, наверное, очень длинного рассказа.