– Много ли?
– Да точно неизвестно, степняки-то, они точного счета не ведут, но сотен тринадцать-четырнадцать было.
– От хуторка и головешки бы не осталось… – уверенно заявил обладатель сиплого баритона.- А я слышал, все обошлось малой кровью, орда в полон сдалась почти без боя. Всю темницу забили, словно селедкой. Еще и по соседским погребам пришлось рассаживать – не вместились все.
– Хм, это когда она сдалась… – усмехнулся Добрыня.- Когда ее остатки на наш отряд налетели.
– Неужели хуторяне одолели супостата?
– Да степняки до хуторка-то и не добрались.
– Это слово Божье их на праведный путь направило.
– Не слово до их сердец добралось, а страх.
– Кто же напугал их? Зверь какой дикий или чудише лесное?
– Не зверь дикий и не чудище рыкающее, хотя сперва и мы перепугались, до того вида он ужасного был в тот миг.
Интересно, это они про кого?
– Он был один?
– Один. Верхом на странном северном звере Деда Мороза, с сабелькой махонькой в руках.
– И как же он обратил в бегство целое воинство степняков?
– Не знаю. С божьей помощью. Без нее никак…
– Может, помогал кто?
– Да нет,- неуверенно произнес Добрыня.- Пленные степняки в один голос утверждают, что в бегство их обратил шайтан, нечистый по-ихнему. И не диво -
в странных одеяниях, на звере, степнякам неведомом, с отвагой непомерной на множество врагов в одиночку кинулся – от неожиданности и из-за темноты почудилось им, что не человек на них напал.
– Про то былины слагать будут,- убежденно произнес баритон.
– Это еще разобраться нужно,- возразил тенор.- Негоже христианскому воину в облике врага человеческого представать.
– Так на благое дело…
– На благое можно, это ж богоугодное деяние.
После минутной паузы баритон проговорил:
– Да, мы, богатыри, такие. И на поле брани, и в постели герои…
– Это ты-то герой? – В сугубо мужской разговор вклинилось визгливое женское сопрано.- Скорее уж телок неразумный.
– Марфа,- укоризненно произнес Добрыня Никитич.- Ну зачем ты уж так?
– А что? В сиську мордой потыкается и баиньки. Герой!
– Сама виновата,- возмутился баритон.- Нечего было вымя отращива…
Бомс!
Голоса переключились на обсуждение некоторых аспектов Святого Писания, пытаясь решить, можно ли жене бить мужа, если тот вроде бы как при исполнении служебных обязанностей. И я отвлекся, чтобы осмотреться и определить – где, собственно, нахожусь.
Комнатушка три на четыре, мазанный глиной потолок, выдраенные до матового блеска деревянные стены, кровать подо мной и комод со скамьей у стены – вот и вся обстановка. Да еще образок Николая-угодника, если верить подписи, у изголовья. По-спартански просто. Скудость обстановки можно объяснить многими причинами, а вот в сочетании с образцовым порядком указывает на то, что сия комнатушка либо келья монаха, либо жилище служивого.
Между тем баритон и тенор перенесли свой спор о высоких материях к дверям моей комнаты.