С Митей Карауловым я тоже не попрощалась. В июле он несколько раз кричал со двора звал меня погулять. Бульдог лаял. Однажды Митя даже постучался в двери, чего не делал никогда прежде. Но я заперлась в чулане и попросила бабушку передать, что у меня скарлатина и дифтерит, а также холера и чума.
Зато я попрощалась на акробатике. Сообщила Белуге, что уезжаю в дальние страны становиться балериной, и пусть они вместе с Катей ищут себе другую нижнюю. Тренер был глубоко шокирован и принялся обвинять меня в предательстве и измене собственной тройке, не говоря уже об одесской сборной, а так не поступают даже распоследние жиды. Катя плюнула мне под ноги, а Белуга разревелась и бросилась мне на шею. Я не посмела ее оттолкнуть, хоть руки и чесались.
Все лето я читала книги и делала вид, что никуда не уезжаю. Всю Анжелику прочла, которую бабушка мне наконец доверила, раз меня приняли в Израиль. А потом вдруг наступило тридцать первое августа, я побежала прощаться с Дюком, а когда вернулась, такси уже поджидало у большой арки первого двора. Родители кричали, что я безответственна, как Обломов.
Мои чемоданы собирали мама с бабушкой.
Мы скоро подъезжаем. Антон Заславский перегнулся через меня, отворил верхнюю створку окна и уселся на сиденье напротив.
Я потерла глаза и заметила, что темнеет, автобус пуст, а дорога петляет сквозь ущелье, то вверх, то вниз. Уши заложило. Вокруг возвышались поросшие леском склоны холмов, какие-то заржавевшие колымаги торчали слева, а в окно залетал прозрачный и чистый воздух, больше не похожий на банный. Мне даже показалось, что мы выехали из Израиля в другую страну.
Эта дорога обагрена кровью, сказал Антон. Многие полегли, чтобы мы теперь могли беспрепятственно въехать в Элию Капитолину.
Должно быть, я все еще спала. Потом он некоторое время молчал, а мимо, в низине, пронесся удивительный городок с зелеными куполами минаретов, затем коричневые крыши маленьких домишек на вершине горы, каменные развалины, огромная белая стена, над которой рядами лежали прямоугольные плиты
Смотри, это Сион.
Тут Антон извлек невесть откуда гитару и, перебирая струны, приятным голосом завел: Тебя там встретит огнегривый лев и синий вол, исполненный очей, а с ними золотой
Хочешь шоколадку?
И мы въехали в Иерусалим.
Глава 8
Деревня
Вылезай, дружок, сказал Антон Заславский, когда очередные ворота раскрылись, автобус одолел крутой подъем, не менее отвесный спуск и припарковался под одиноким фонарем. Последняя остановка.
Выходило, что Пионерская Деревня Сионистов или Сионистская Деревня Пионеров, я точно не помнила, располагалась на горе. Мне ничуть не приглянулась перспектива шагать вверх и вниз ежедневно в течение следующих трех лет и захотелось остаться жить в автобусе.
Вы неправы, заявила я Антону.
Он отложил гитару, которая за время карабкания по Сиону успела исполнить Виноградную косточку, Надежды маленький оркестрик и Если у вас нету тети в переводе на тарабарщину.
Но это в самом деле Деревня Сионистских Пионеров, поспешил меня заверить Антон.
В римоне не шестьсот тринадцать косточек, а пятьсот восемьдесят восемь. В качестве вещественного доказательства я показала содержимое пакета от бутерброда.
В темноте не было видно выражения лица Антона. После короткой паузы он сказал:
Наверное, тебе попался оригинальный римон, не похожий на другие. Это хороший знак. Ты освобождена от заповеди не трепетать перед лжепророком, не заниматься магией и не угощать иноземца мясом жертвы. Только все же постарайся не быть с юных лет обжорой и пьяницей. Вылезай.
Мне ничего не оставалось делать, кроме как вылезти, попрощаться с зевавшим водителем и извлечь два огромных чемодана из автобусного желудка. Антон помог мне их достать, и тут рядом с ним возник страшный объект.
Ну наконец, Антоха! грудным басом приветствовала моего сопровождающего большущая женщина, величиной с полторы моих бабушки, только моложе лет на двадцать. Мы уже два часа ждем сокровище.
Женщина была одета в розовый сарафан, из-под которого торчали голубые лосины. На голове у нее возвышался конский хвост, выкрашенный в красный цвет; в ушах болтались немыслимые золотые серьги, размером с луковицы; запястья звенели браслетами, а все пальцы, включая большие, были унизаны кольцами всех видов, форм и мастей. Женщина была похожа на людоедку. Я сжалась и инстинктивно попыталась спрятаться за спину Антона, но тот подтолкнул меня вперед.
Долго ждали подвозку из Кадури, оправдывался он, потом были пробки возле Тель-Авива, а один оглоед забыл кошелек в Герцлии, пришлось возвращаться из Кфар Ярока.
У-у-у-у сочувственно замычала людоедка. Нелегко тебе, миленький, живется на свете. Ну хоть до дома за десять минут доскачешь.
Забирай поскорее свое сокровище, Фридочка, а то сбежит обратно в Одессу. Антон все настойчивее подталкивал меня к кошмарной Фридочке.
От меня она никуда не сбежит.
Тут страшная женщина больно ущипнула меня за щеку, а потом прижала к груди с такой силой, как будто я была ее потерянной в младенчестве и ныне вновь обретенной дочерью.
Знакомься со мной: я твоя домовая, представилась людоедка, еще крепче меня стиснув. Ты моя первая ласточка.
Я с выразительным отчаянием взглянула на Антона.
Так мы называем заместительниц ваших мам, объяснил он. В каждой группе есть один мадрих и одна домовая. А где Тенгиз, кстати?
Зловещее имя Тенгиз напугало меня еще больше. Я мгновенно вообразила свирепого татаро-монгольского головореза с кривой саблей, злющими раскосыми глазками и тонкими висячими усами. И с островерхим шлемом в придачу, как же без него.
Дайте человеку передохнуть! Он завтра приступит к своим мадриховским обязанностям, пробасила Фридочка.
Антон оседлал мотоцикл, припаркованный возле автобуса, повесил гитару на спину и надел шлем.
Ну что ж, прощай, девочка из Одессы. Антон протянул мне руку для пожатия. Имею честь. Счастливо оставаться.
Не уезжайте, взмолилась я, вцепившись в руку.
Здрасьте, с укоризной сказала Фридочка. Смотри мне, девулечка, не привязывайся к каждому встречному-поперечному. Ты теперь моя.
Я вас больше никогда не увижу? спросила я у Антона.
Увидишь, если будешь очень плохо себя вести, с неожиданной строгостью ответил единственный нормальный человек в еврейских землях. Лучше тебе со мной больше не встречаться.
Я обиделась.
Выше нос! Ни пера тебе, ни пуха, и помни о заповедях. Лучшая домовая программы НОА тебя в беде не бросит.
Не брошу, подтвердила людоедка и больно ударила меня по плечу.
Мотоцикл взревел, и Антон исчез в ночи. У меня подкосились ноги.
Пойдем в жилье, сказала домовая, поднимая оба моих чемодана и указывая носом на длинное одноэтажное строение в двадцати шагах от нас. У тебя есть имечко?
Комильфо, вздохнула я.
Чего?
Так меня все домашние зовут.
Интересные у тебя домашние. А по-русски?
Ребекка, ответила я назло.
Уже лучше. Добро пожаловать в свой новый дом, дорогая Ребеккочка.
Мы вошли в темный коридор. Фридочка опустила чемоданы перед оранжевой дверью, включила свет и пропустила меня внутрь:
Тебе повезло, так как ты первая. Выбирай ложе.
Я огляделась. В довольно просторной комнате с голыми стенами стояли три койки с тонкими клетчатыми матрасами, три стола, три одностворчатых, открытых настежь и пустых шкафа, одно окно и какая-то железная коробка над ним. Над каждой кроватью висела голая фанерная доска. Пол был тоже голым, вымощенным коричневыми в крапинку плитами. Голым было и окно, лишенное занавесок. Неоновый свет придавал помещению вид тюрьмы, а может быть, очень чистой пыточной камеры. Пахло хлоркой. Справа от входа была еще одна дверь.